Инна Кублицкая - Часы доктора Ватсона, или тайна «MWM»

Джон сгорел в три дня. Кто бы мог подумать, что у юного, полного сил регбиста не выдержит сердце.

Я был потрясен горем. Видимо, я негодяй по самой своей природе, и расчетливость у меня в печенках, если, плача над моим несчастным братом, я назвал доктору для свидетельства о смерти имя Джеймс.

Я никогда не перестану печалиться о моем дорогом брате.

Однако без малейших сомнений я вступил в новую жизнь под его чистым, неопороченным именем. Угрызения совести у меня были. Но они никогда не терзали меня, как гарпии.

Я поступил в Лондонский университет, я в нем учился, я его закончил. Денег у меня было мало, близких родственников, которые пожелали бы помочь мне с покупкой практики, у меня не было, и потому получение специальности военного хирурга было для меня лучшим выходом.

Должность военного хирурга казалась мне весьма удобной для дальнейшей деятельности, только вот афганская война и ранение совершенно не вписывались в мои планы. Тем более в них не укладывался брюшной тиф, который чуть не свел меня в могилу в Пешаваре: в иные минуты мне так и казалось, что я навсегда останусь в Азии. Однако же мне каким-то чудом удалось выжить, и врачи, решив, что в гнилом индийском климате мне не выздороветь, отправили меня в Англию.

И вот на военном транспорте «Оронтас» я снова встретился с полковником М., которого встречал ранее в Афганистане и знал как отличного охотника; он тоже возвращался в Англию и пользовался временем плавания, чтобы писать книгу об охоте в Гималаях; по деятельности натуры он не умел долго сидеть без дела. В те часы, когда он отдыхал от работы, мы сидели рядом на палубе, курили и разговаривали. Сначала наши разговоры касались лишь общих тем, знакомых в Англии, событий в Индии и Афганистане; потом он как-то нечаянно упомянул недавно опубликованную в «Нейчур» статью чиновника, долгое время работавшего в Индии, с которым он был не то мельком знаком, не то обменялся парой писем – я уж не помню; помню только, что разговор о заметке этого чиновника относительно идентификации людей по отпечаткам пальцев навел нас на разговор о преступлениях вообще и о нераскрытых в частности. Я, находясь в несколько благодушном и расслабленном состоянии, позволил себе несколько высказываний, которые полковник М. развил и дополнил; в заключение той беседы мы посмотрели друг другу в глаза и безмолвно, по одним только лукавым взглядам поняли, что являемся родственными душами. Потом мы имели еще несколько бесед, и наши цели и планы обрели четкость и получили определенное направление; перед тем, как судно бросило якорь в Плимуте, мы договорились о способе связи друг с другом, решив в дальнейшем не очень афишировать знакомство и не обмениваться никакими собственноручно написанными документами. Сейчас, вспоминая об этом, я вижу, что тогда ведущую роль в нашем дуомвирате играл полковник М.: он был лет на пятнадцать старше, опытнее, причем его опыт имел несколько специфическое направление; для него ничего не стоило передернуть в карты, причем не ради каких-то финансовых выгод, а просто для удовольствия выиграть; неудивительно, что наше затеянное товарищество на первых порах выглядело – не побоюсь этих слов – как шайка шулеров. Не буду скрывать, что в подобной организации не все устраивало меня: я по натуре не игрок, играть в карты по четко ограниченным правилам мне скучно, а для подтасовок я никогда не считал себя достаточно ловким. (Иное дело бильярд: в условиях большого города это прекрасное занятие, сочетающее в себе физические упражнения с умственными; в деревне же я предпочитаю гольф.)

Я перебрался в Лондон и жил какое-то время в гостинице на Стрэнде, не занимаясь ничем особенным, а просто болтаясь по этому огромному городу, присматриваясь с новым, несколько специальным интересом. М. оставил меня на это время, и мы практически не встречались; однажды в преддверии грядущих доходов он предложил мне в долг небольшую сумму, искренне недоумевая, как можно жить на одиннадцать шиллингов и шесть пенсов в день, однако я отказался; денежные средства мои, разумеется, были весьма скромными, но все же не настолько, чтобы делать долги; я начал подумывать приискать себе жилье более удобное, чем гостиница, и куда более дешевое.

В тот день, когда М. предложил мне кредит, а я пришел к мысли о необходимости переезда, мы встречались с ним в баре «Критерион»: выпили портвейну и перебросились несколькими словами, что со стороны казалось встречей двух едва знакомых людей, потом полковник рассчитался и ушел, а я чуть задержался, чтобы не показываться на улице вместе. Тут кто-то хлопнул меня по плечу; это оказался молодой Стэмфорд, который когда-то работал вместе со мной в одной лондонской больнице; надо признаться, я несколько растерялся и потому приветствовал его с куда большим воодушевлением, чем следовало бы. Мне казалось, что Стэмфорд слышал мой разговор с полковником и сможет впоследствии сделать неблагоприятные для меня выводы. Однако Стэмфорд, поощренный теплым приветствием, поздоровался со мной столь же радостно, хотя в прежние времена я несколько пренебрегал им, считая простодушным и скучным малым, и я подумал, что он и сейчас не обзавелся друзьями. Он сказал немного возбужденно, что был приятно удивлен, войдя в бар и сразу увидев меня, и я, улыбнувшись, предложил ему позавтракать вместе.

Наш разговор я достаточно подробно описал в других моих записках, с которыми уже знакома читающая публика, однако, могу заметить, что, предлагая в качестве компаньона своего знакомого, весьма усердно занимавшегося в лаборатории при больнице, Стэмфорд намекнул, что сам он воздержался бы от соседства с этим человеком: не то, чтобы у него возникали сомнения в порядочности этого мистера Холмса, однако же, оставались некоторые предубеждения по поводу его увлеченности наукой. Стэмфорду казалось, что в своей естественнонаучной одержимости Холмс может дойти до преступления.

Стэмфорд даже не мог предположить, что именно эти его слова еще более, чем все остальные причины, заставили меня желать более близкого знакомства с мистером Шерлоком Холмсом. Богатая фантазия – мой самый большой недостаток, и я уже начал соображать, что увлеченный химик может оказать неоценимую помощь в наших не вполне законных делах. Еще не видев мистера Холмса, я уже составил о нем впечатление как о дилетанте-фанатике, который не видит дальше колб и пробирок, демонстрирующих его завиральные идеи, и который может стать неплохим орудием в наших с М. руках. И факт, что он колотил палкой трупы, чтобы узнать, могут ли синяки появиться после смерти, чрезвычайно меня заинтересовал: было похоже, что придать его исследованиям определенное направление удастся без особого труда.