Уилки Коллинз - Лунный камень

Насъ обоихъ прикомандировали къ отряду, посланному по приказанію генерала для прекращенія грабежа и безпорядковъ, послѣдовавшихъ за нашею побѣдой. Фурштадтскіе солдаты предавались жалкой невоздержности; а что еще хуже, она отыскали ходъ въ дворцовыя кладовыя и стали грабить золото и драгоцѣнныя каменья. Мы сошлись съ братомъ на дворѣ, окружавшемъ кладовыя, съ цѣлью водворить между нашими солдатами законную дисциплину; но я не могъ не замѣтить при этомъ, что пылкій нравъ его, доведенный до высочайшаго раздраженія выдержанною нами рѣзней, дѣлалъ его неспособнымъ къ выполненію этой обязанности.

Въ кладовыхъ было волненіе и безпорядокъ, но ни малѣйшаго насилія. Люди (если могу такъ выразиться) позорили себя въ самомъ веселомъ настроеніи духа. Со всѣхъ сторонъ раздавалась грубыя шутки и поговорки, а исторія объ алмазѣ неожиданно возникла въ формѣ злѣйшей насмѣшки. «У кого Лунный камень? Кто нашелъ Лунный камень?» кричали грабители, и разгромъ усиливался еще съ большимъ ожесточеніемъ. Напрасно пытаясь водворитъ порядокъ, я вдругъ услыхалъ страшный крикъ на другомъ концѣ двора и бросался туда, чтобы предупредить какой-нибудь новый взрывъ.

На порогѣ, у самаго входа въ какую-то дверь, лежали два убитые Индѣйца (которыхъ по одеждѣ можно было принять за дворцовыхъ чиновниковъ).

Раздавшійся вслѣдъ затѣмъ крикъ изнутри комнаты, очевидно служившей мѣстомъ для храненія оружія, заставалъ меня поспѣшать туда. Въ эту минуту третій Индѣецъ, смертельно раненый, падалъ къ ногамъ человѣка, стоявшаго ко мнѣ спиной. Но въ то время какъ я входилъ, онъ повернулся, и я увидалъ предъ собой Джона Гернкасля съ факеломъ въ одной рукѣ и окровавленнымъ кинжаломъ въ другой. Камень, вправленный въ рукоятку кинжала, ярко сверкнулъ мнѣ въ глаза, озаренный пламенемъ. Умирающій Индѣецъ опустился на колѣна, и указывая на кинжалъ, находившійся въ рукѣ Гернкасля, проговорилъ на своемъ родномъ языкѣ слѣдующія слова: «Лунный камень будетъ отомщенъ на тебѣ и на твоихъ потомкахъ!» Сказавъ это, онъ мертвый упалъ на землю.

Прежде нежели я успѣлъ приступить къ разъясненію этого обстоятельства, въ комнату вбѣжала толпа людей, послѣдовавшихъ за мною черезъ дворъ. Двоюродный братъ мой, какъ сумашедшій, бросился на нихъ съ факеломъ и кинжаломъ въ рукахъ. «Очистите комнату», крикнулъ онъ мнѣ, «и поставьте караулъ къ дверямъ!» Солдаты попятились. Я поставилъ у входа караулъ изъ двухъ человѣкъ моего отряда, на которыхъ я могъ положиться, и во всю остальную ночь уже не встрѣчался болѣе съ моимъ двоюроднымъ братомъ.

На другой день, рано поутру, такъ какъ грабежъ все еще не прекращался, генералъ Бердъ публично объявилъ при барабанномъ боѣ, что всякій воръ, пойманный на мѣстѣ преступленія, будетъ повѣшенъ, несмотря на свое званіе. Генералъ-гевальдигеру поручено было при случаѣ подтвердить фактами приказъ Берда. Тутъ, въ толпѣ, собравшейся для выслушанія приказа, мы снова встрѣтились съ Гернкаслемъ.

Онъ, по обыкновенію, протянулъ мнѣ руку и сказалъ: «Здравствуйте».

Я же съ своей стороны медлилъ подавать ему руку.

— Скажите мнѣ сперва, спросилъ я, — что было причиной смерти Индѣйца въ оружейной палатѣ, и что означали его послѣднія слова, которыя онъ произнесъ, указывая на кинжалъ въ вашей рукѣ.

— Я полагаю, что причиной его смерти была рана, отвѣчалъ Гернкасль. — Смыслъ же его послѣднихъ словъ такъ же мало понятенъ мнѣ, какъ и вамъ.

Я пристально посмотрѣлъ на него. Бѣшенство, въ которомъ находился онъ наканунѣ, совершенно утихло. Я рѣшился еще разъ попытать его.

— Вы ничего болѣе не имѣете сказать мнѣ? спросилъ я.

— Ничего, отвѣчалъ онъ.

Я отвернулся отъ него, и съ тѣхъ поръ мы болѣе не говорили.

Прошу замѣтить, что все разказанное мною здѣсь о моемъ двоюродномъ братѣ назначается единственно для моего семейства, за исключеніемъ какого-либо непредвидѣннаго случая, могущаго сдѣлать необходимымъ опубликованіе этихъ фактовъ. Въ разговорѣ со мной Гернкасль не высказалъ ничего такого, о чемъ стоило бы доносить нашему полковому командиру. Тѣ, которые помнили его вспышку за алмазъ наканунѣ штурма, нерѣдко подсмѣивались надъ нимъ въ послѣдствіи; но не трудно догадаться, что обстоятельства, при которыхъ я засталъ его въ оружейной палатѣ, вынуждали его хранить молчаніе. Ходятъ слухи, будто онъ намѣренъ перейдти въ другой полкъ, очевидно для того, чтобъ избавиться отъ меня.

Правда это, или нѣтъ, я все-таки не могу, по весьма уважительнымъ причинамъ, выступить его обвинителемъ. Какимъ образомъ разглашу я фактъ, для подтвержденія котораго я не имѣю никакихъ другихъ доказательствъ, кромѣ нравственныхъ. Я не только не могу уличить Гернкасля въ убійствѣ двухъ Индѣйцевъ, найденныхъ мною у двери; но не могу даже утверждать, что и третій человѣкъ, убитый въ оружейной палатѣ, палъ его жертвой, такъ какъ самый фактъ преступленія свершился не на моихъ глазахъ. Правда, я слышалъ слова умирающаго Индѣйца; но еслибы слова эти признаны были за бредъ предсмертной агоніи, могъ ли бы я отрицать это съ полнымъ убѣжденіемъ? Пусть родные наши съ той и другой стороны, прочтя этотъ разказъ, сами произнесутъ свой приговоръ и рѣшатъ, основательно ли то отвращеніе, которое я питаю теперь къ этому человѣку. Несмотря на то что я не придаю ни малѣйшаго вѣроятія этой фантастической индѣйской легендѣ о драгоцѣнномъ алмазѣ, я долженъ однако сознаться, что во мнѣ дѣйствуетъ особенный, мною самимъ созданный предразсудокъ. Я убѣжденъ, считайте это какъ вамъ угодно, что преступленіе всегда влечетъ за собой наказаніе. И я вѣрю не только въ виновность Гернкасля, но и въ то, что настанетъ время, когда онъ раскается въ своемъ поступкѣ, если только алмазъ не выйдетъ изъ его рукъ. Вѣрю также, что и тѣ, кому онъ передастъ этотъ камень, будутъ сожалѣть о томъ, что получили его.

Въ первой части Робинзона Крузо , на страницѣ сто двадцать девятой, вы найдете слѣдующее изреченіе: «Теперь только, хотя слишкомъ поздно, увидалъ я, какъ безразсудно предпринимать какое-либо дѣло, не высчитавъ напередъ его издержекъ и не соразмѣривъ съ намъ первоначально силъ своихъ.»

Не далѣе какъ вчера открылъ я своего Робинзона Крузо на этой самой страницѣ, а сегодня утромъ (двадцать перваго мая 1850 г.) пришелъ ко мнѣ племянникъ миледи, мистеръ Франклинъ Блекъ, и повелъ со мною такую рѣчь:

— Бетереджъ, сказалъ мистеръ Франклинъ, — я былъ сейчасъ у нашего адвоката по поводу нѣкоторыхъ фамильныхъ дѣлъ; между прочимъ мы разговорилась о похищеніи индѣйскаго алмаза, изъ дома тетки моей, въ Йоркшарѣ, два года тому назадъ. Адвокатъ думаетъ, и я совершенно съ нимъ согласенъ, что въ интересахъ истины необходимо изложить всю эту исторію въ письменномъ разказѣ, и чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше.