Гастон Леру - Тайна Желтой комнаты

Мы хотели задать дядюшке Жаку — Жаку Людовику Мустье еще несколько вопросов, но его позвал судебный следователь, который ведет дознание в большой гостиной замка.

Нам не удалось ни проникнуть в Гландье, ни повидать привратников Бернье, а дубовую рощу охраняют несколько полицейских, усердно занятых поисками следов убийцы.

На постоялом дворе недалеко от ограды замка нам удалось повидать господина Марке, судебного следователя из Корбейля и даже обратиться к нему с вопросом, когда он и его секретарь усаживались в экипаж.

— Не можете ли вы, господин Марке, сообщить нам некоторые подробности этого дела, без ущерба для вашего следствия, разумеется?

— Нам нечего сказать, — отвечал следователь, — во всяком случае, это самое странное дело на моей памяти. Чем больше мы думаем, что знаем что-нибудь, тем больше убеждаемся, что ничего не знаем.

Мы попросили господина Марке объясниться.

— Если ничего существенного не прибавится к фактам, установленным следствием, — сказал он, — то я весьма опасаюсь, что тайна, которая окружает ужасное покушение на мадемуазель Станжерсон, прояснится не скоро.

Но, надо надеяться, что исследование стен, потолка и пола Желтой комнаты, которым я займусь завтра же с архитектором, построившим павильон, дадут необходимые доказательства. Никогда не следует отчаиваться в логике вещей. Ибо проблема заключается в следующем: мы знаем, как убийца проник в комнату — он вошел в дверь и спрятался под кроватью в ожидании хозяйки, но каким образом он потом скрылся? Если мы не найдем ни люка, ни секретной двери, ни какого-либо другого отверстия, если испытания стен и даже их разрушение — ибо я не остановлюсь и перед разрушением павильона — не откроют нам какого-нибудь пути не только для человека, но и для любого существа, если потолок не имеет отверстия, а под полом нет подземелья, тогда придется поверить в дьявола, как сказал дядюшка Жак».

Анонимный журналист утверждал, что фразу о дьяволе судебный следователь произнес с особым удовольствием. Статья завершалась описанием воплей Божьей благодати.

«Как объяснил хозяин трактира «Башня», так именуют чрезвычайно мрачные звуки, которые иногда испускает по ночам кошка одной старой женщины, матушки Ажену, как ее здесь называют.

Матушка Ажену, нечто вроде святой, живет в глубине леса, в хижине, неподалеку от грота Святой Женевьевы.

Желтая комната, Божья благодать, матушка Ажену, дьявол, Святая Женевьева, дядюшка Жак — вот уж действительно запутанная история, которую завтра сможет объяснить один единственный удар кирки о стену.

Будем надеяться, по крайней мере во имя человеческого разума, как говорит судебный следователь. Однако пока что мадемуазель Станжерсон может не пережить ночи. Она не перестает бредить и внятно произносит только одно слово: «Убийца!»

Наконец, в последнем выпуске эта же газета сообщила, что начальник сыскной полиции телеграфировал знаменитому инспектору Фредерику Ларсану, посланному в Лондон по делу о похищении ценных бумаг, и предложил ему немедленно вернуться в Париж.

Что ж, пожалуй пришло время представить вам моего друга. Я знал Жозефа Рультабиля, когда он был еще никому не известным журналистом. Сам я только начинал выступать в адвокатуре и частенько встречал его в коридорах суда, когда он добивался пропуска в тюрьму Маза или Сен-Лазар.

У него было славное открытое лицо и голова, круглая как пушечное ядро, вероятно, по этой причине товарищи по газете и дали ему прозвище Рультабиль, которому впоследствии суждено было стать знаменитым.

Только и слышалось: «Рультабиль, Рультабиль», «Ты уже видел Рультабиля?», «А вот и Рультабиль!»

Он краснел, как помидор. Иногда был веселым, чаще серьезным. Каким образом, будучи всего шестнадцати с половиной лет от роду, он уже зарабатывал на жизнь в такой солидной газете? Вот что интересовало всех, кто знакомился с Рультабилем, не зная о его дебюте.

Именно он принес редактору газеты «Эпок» левую ступню, которой не хватало в корзине, где были найдены останки расчлененной на улице Океркамиф женщины. Еще одно забытое дело.

Полиция тщетно искала эту ступню в течение недели, а молодой человек нашел ее в сточной трубе, куда никто и не удосужился заглянуть. Для этого ему пришлось устроиться чернорабочим, которых набирал для очистки труб Парижский муниципалитет ввиду повреждений, причиненных разливом Сены.

Когда редактор газеты получил драгоценную ступню и понял, в результате каких размышлений и выводов Рультабиль ее нашел, он был восхищен этим шестнадцатилетним ребенком и радостно предвкушал, как газета выставит в своей витрине ужасов «левую ступню с улицы Оберкамиф».

Затем главный редактор спросил Рультабиля, сколько он хотел бы зарабатывать в качестве репортера.

— Двести франков в месяц, — скромно ответил молодой человек, чрезвычайно удивленный этим предложением.

— Вы получите двести пятьдесят, — ответил редактор, — но заявите всем, что уже месяц работаете у нас. Пусть все знают, что это не вы нашли злополучную ступню, а «Эпок». Здесь, мой друг, отдельный человек ничто, а газета все. Как ваше имя?

— Жозеф Жозефэн, — ответил молодой человек.

— Это не имя, — сказал редактор, — впрочем, подписываться вам все равно не придется.

Вскоре безбородый репортер приобрел много друзей. Он был добродушен, услужлив и всегда в хорошем настроении, что восхищало ворчунов и обезоруживало завистников. В Кафе адвокатов, где собирались и репортеры, прежде чем отправиться в суд или в префектуру на поиски очередной сенсации, он завоевал репутацию смышленого малого, который может пройти всюду, даже к начальнику сыскной полиции. Когда дело этого стоило, расследование поручали Рультабилю, и ему часто случалось брать верх над самыми заслуженными инспекторами полиции.

Мы познакомились в Кафе адвокатов. Адвокаты, криминалисты и журналисты всегда были друзьями: одним нужна реклама, а другим — сведения. Мы разговорились, и я почувствовал глубокую симпатию к этому храбрецу. Он был чрезвычайно одарен, и я ни у кого не встречал такого оригинального склада ума, как у него.

Незадолго до описываемых событий мне предложили давать судебную хронику в одной вечерней газете, что только усилило нашу дружбу. Рультабиль начал вести юридический отдел в «Эпок», и я часто снабжал его сведениями по юриспруденции, которых ему по молодости явно недоставало.

Прошло около двух лет, и чем больше я его узнавал, тем сильнее любил, обнаружив под оживленной внешностью несвойственную юному возрасту серьезность. Однажды, когда я спросил его о родителях, он встал и ушел, сделав вид, что не расслышал вопроса.