Энн Перри - Вор с Рутленд-плейс

Он только успел сесть, когда дворецкий вернулся и проводил его в гостиную, где в камине весело горел огонь, а у стены стояли три вазы с цветами в жардиньерках.

Амброзина резко выпрямилась на зеленом парчовом диванчике и оглядела Питта с головы до ног.

— Доброе утро, инспектор. Будьте добры, присаживайтесь и снимите свое пальто. Вы, кажется, совсем промокли.

— Благодарю вас, мэм, — с чувством отозвался он.

Дворецкий удалился, закрыв за собой дверь, и Амброзина вскинула свои идеальные брови.

— Мне сказали, вы расследуете смерть бедной миссис Спенсер-Браун. Боюсь, я не знаю ничего, что могло бы вас заинтересовать. В сущности, то, что я знаю так мало, уже само по себе поразительно. Я должна была что-то слышать. Чтобы сохранить в обществе секрет, нужно быть очень ловким. Есть много такого, о чем не говорят, потому что упоминать об этом было бы непростительной бестактностью, но обычно оказывается, что люди все равно знают. У них такие самодовольные лица! — Она взглянула на него, желая удостовериться, понял ли он, и с явным удовлетворением убедилась, что да, понял. — Это так бесконечно приятно — знать чужие тайны, особенно когда другие знают, что ты знаешь, а они — нет.

Хозяйка нахмурилась.

— Но я в последнее время не замечала подобного отношения ни в ком, кроме самой Мины. И никогда не могла толком понять, действительно ли она что-то знает или просто хочет, чтобы мы так думали…

Питт был озадачен не меньше.

— А вы не думаете, что теперь, когда случилось несчастье, кто-нибудь готов заговорить, дабы избежать недоразумения и, быть может, даже несправедливости?

Амброзина удостоила его легкой усталой улыбки.

— Какой вы оптимист, инспектор. С вами я чувствую себя старухой — или, может быть, это вы слишком молоды… Смерть и есть самый лучший предлог, чтобы скрыть все навсегда. Мало кто станет возражать против несправедливости — она движет миром. И, в конце концов, это часть кредо: De mortuis nil nisi bonum.

Питт ждал, когда она объяснит, хотя, кажется, понял, что это означает.

— «О мертвых плохо не говорят», — хмуро добавила она. — Разумеется, я имею в виду кредо общества, не церкви. Весьма милосердно на первый взгляд, но вся тяжесть вины остается на живых, и так, конечно же, и задумано. Какая радость от охоты на мертвую лису?

— Вины за что? — сдержанно спросил Томас, не позволяя себе отвлечься от дела Мины.

— Зависит от того, о ком мы говорим, — ответила она. — В случае с Миной я, правда, не знаю. Это сфера, в которой вы должны разбираться лучше меня. Почему вы вообще занимаетесь этим делом? Умереть — не преступление. Конечно, я понимаю, что самоубийство является таковым, но, поскольку оно явно неподсудно, не вижу, в чем ваш интерес.

— Мой единственный интерес — убедиться, что произошло именно это, — ответил Питт. — Самоубийство. Никто, похоже, не знает никакой причины, по которой она могла его совершить.

— Да, — задумчиво протянула хозяйка дома. — Мы так мало знаем друг о друге, что я порой задаюсь вопросом, знаем ли мы, почему поступаем так, а не иначе. Не думаю, что это что-то очевидное, к примеру, деньги или любовь.

— Миссис Спенсер-Браун, судя по всему, была очень хорошо обеспечена. — Томас попробовал более прямой подход. — Но, может, это имело какое-то отношение к делам сердечным?

Ее рот задрожал в сдерживаемой улыбке.

— Как вы деликатны, инспектор. Сие мне тоже неведомо. Весьма сожалею. Если у нее был любовник, значит, она гораздо осторожнее, чем я считала.

— Может быть, она любила кого-то, кто не отвечал на ее чувства? — предположил он.

— Возможно. Но если бы все влюбленные безответно убивали себя, половина Лондона занималась бы тем, что хоронила вторую половину! — Она отмахнулась от этого предположения. — Мина не была меланхоличным романтиком, знаете ли. Она была человеком в высшей степени практичным и прекрасно знакомым с реалиями жизни. И ей было тридцать пять, не восемнадцать!

— Тридцатипятилетние тоже влюбляются. — Инспектор улыбнулся краешками губ.

Амброзина оглядела его сверху донизу, оценив возраст с точностью до года.

— Ну, разумеется, — согласилась она, и по лицу ее промелькнула тень ответной улыбки. — Люди влюбляются в любом возрасте. Но в тридцать пять они имеют за плечами гораздо больший опыт и не воспринимают безответную любовь как конец света.

— Тогда почему, по-вашему, она наложила на себя руки, миссис Чаррингтон? — Томас удивил сам себя такой прямотой.

— По-моему? Вы действительно желаете знать мое мнение, инспектор?

— Да.

— Я не склонна верить, что Мина сделала это. Она была слишком практична, чтобы не найти выход из той беды, в которую могла попасть. Она не была эмоциональной женщиной, и я еще не знала никого менее истеричного.

— Несчастный случай?

— Не по ее вине. Я бы скорее подумала, что какая-нибудь глупая служанка переставила пузырьки или коробочки или смешала две субстанции вместе в целях экономии места и таким образом случайно получился яд. Полагаю, вы никогда этого не узнаете, если только ваш помощник не изъял все емкости из дома раньше, чем у слуг была возможность уничтожить или опустошить их. На вашем месте я бы не утруждалась. Вы ничего не можете с этим поделать: ни воротить сделанного, ни предотвратить подобные случаи в будущем с другими.

— Значит, несчастный случай?

— По всей видимости. Если бы вы отвечали за ведение большого дома, инспектор, вы бы знали, какие удивительные вещи порой случаются. Если бы вы ведали, что делают иные кухарки, какие только чужеродные предметы попадают в кладовую, вы бы надолго лишились аппетита.

Питт встал, скрывая растущий порыв рассмеяться. Было в ней нечто такое, что ужасно ему нравилось.

— Благодарю вас, мэм. Если все на самом деле было именно так, то, полагаю, вы правы — я никогда не узнаю.

Амброзина позвонила в колокольчик дворецкому — проводить гостя.

— Один из признаков мудрости — уметь оставить в покое то, с чем уже ничего не поделаешь, — мягко заметила она. — Вы принесете больше вреда, чем пользы, копаясь во всей этой мякине, дабы обнаружить зернышко истины. Многие испугаются, возможно, потеряют работу, — и вы все равно никому не поможете.

Далее Питт нанес визит Теодоре фон Шенк, которую нашел совершенно не такой, как другие женщины. Она была по-своему привлекательна, но без аристократической красоты Амброзины и неземной хрупкости Элоизы. Еще удивительнее оказался тот факт, что Теодора фон Шенк, как Шарлотта, занималась совершенно обычными домашними делами. Когда Питт пришел, она пересчитывала белье и складывала в стопку то, которое требовало починки или замены. Ее ничуть не смутило, что пришлось отложить в сторону часть износившихся вещей, чтобы порезать на кусочки, — наволочки или хозяйственные полотенца.