Энн Перри - Вор с Рутленд-плейс

Она была в закрытом до горла, нежном сиренево-розовом платье со спадающей мягкими складками кружевной фишю. [5] Фишю (фр. fichu) — тонкий треугольный или сложенный по диагонали квадратный платок из легкой ткани или кружев, прикрывающий шею и декольте. В другое время Шарлотта позавидовала бы матери — такое платье прекрасно подошло бы ей и не только прекрасно смотрелось бы на ней, но и она сама чувствовала бы себя в нем красавицей. Сейчас же ей лишь бросился в глаза румянец на щеках мамы, ее едва скрытая веселость и даже возбужденность.

Шарлотта бросила взгляд на сестру — в глазах Эмили застыл холодок шока.

— Эмили, сядь сюда, чтобы я лучше тебя видела, — щебетала Кэролайн. — Сто лет не была — по крайней мере, мне так кажется… Чай подавать еще рано; надеюсь, вы перекусили?

— Луковым супом. — Эмили чуть заметно поморщилась.

— Боже! — огорчилась Кэролайн. — Но чего ради?

Эмили открыла сумочку, достала духи и, потратив на себя несколько капель, протянула флакон Шарлотте.

— Мама, Шарлотта рассказала о недавних трагических происшествиях, — начала она, не ответив на вопрос о супе. — Мне так жаль. Ты могла бы написать. Я бы тут же приехала, утешила…

Предложение утешения прозвучало явно неуместно — стоило лишь взглянуть на сияющую, довольную Кэролайн. Шарлотта давно не видела человека, который выглядел бы менее опечаленным.

Впрочем, мать быстро собралась, взяла себя в руки и постаралась принять соответствующее теме выражение.

— Ах да, Мина Спенсер-Браун. Очень печально… даже трагично. Не могу даже придумать, что подтолкнуло ее к этому. Так жаль, что не смогла ей помочь… Чувствую себя ужасно виноватой, но мне и в голову не приходило, что у нее что-то не так.

Время бежало, отсчитывая минуты, и Шарлотта остро ощущала его ход, понимая, что после трех можно в любую минуту ждать гостей.

— Мина не покончила с собой, — бесцеремонно вмешалась она. — Ее убили.

Какое-то время в комнате стояла полная тишина. Лицо Кэролайн померкло, плечи опустились, вся она как будто ужалась и втянулась в себя.

— Убили? Как ты можешь это знать? Ты пытаешься напугать меня, Шарлотта?

Вообще, именно на это Шарлотта и рассчитывала, но признаться означало бы по меньшей мере вдвое уменьшить эффект заявления.

— Мне Томас сказал, — ответила она. — Мина Спенсер-Браун умерла от отравления белладонной, но принятая доза намного превышала то количество, что находилось в доме. Значит, яд поступил откуда-то извне. Давать белладонну, чтобы она покончила с собой, ей никто бы не стал, следовательно, речь может идти только об убийстве.

— Не понимаю. — Кэролайн покачала головой. — Зачем кому-то убивать Мину? Ничего плохого она никому не сделала. Денег после себя не оставила и в очереди на наследство, насколько я знаю, не стояла. — На лице ее отразилось смятение. — Бессмыслица. Олстон не из тех, кто завел бы интрижку на стороне и решился бы… Нет, это нелепость! — Голос окреп уверенностью, и Кэролайн подняла голову. — Томас, должно быть, ошибся… наверняка есть какое-то другое объяснение. Мы просто пока еще не нашли его. — Она выпрямила спину. — Скорее всего, принесла откуда-то. Я нисколько не сомневаюсь, что если поискать получше…

— Томас — отличный полицейский, и он не ошибается, — твердо и к немалому изумлению Шарлотты сказала Эмили. Заявление было смелое и не вполне соответствовало истине, но сестра продолжала: — Он обо всем подумал, и если говорит, что это убийство, то так оно и есть. И нам нужно принять это и действовать соответственно. — Она широко открыла глаза и посмотрела на Кэролайн, но потом отвела взгляд чуть в сторону — нанести решающий удар, глядя матери в лицо, недостало духа. — А значит, полиция повсюду, расспросы, расследования… Они все тут перероют. Во всей округе не останется ни одного мало-мальски значимого секрета, ни одной тайны.

Дошло до Кэролайн не сразу. Она знала, как это все неприятно, и до сих пор не могла забыть Кейтер-стрит. Видела угрозу близким к Мине людям, но не видела опасности для себя самой.

Эмили подалась назад. Лицо ее заострилось от жалости. Она чувствовала себя виноватой, потому что беда грозила не ей.

— Мама, Шарлотта говорит, ты потеряла медальон и вещь эта такова, что было бы желательно, чтобы его никто и не нашел. Время сейчас требует величайшей осторожности. Даже самые невинные поступки могут выглядеть странными, если становятся известны обществу и их начинают обсуждать. Ты же знаешь, слухи часто все преувеличивают.

Всегда преувеличивают, с горечью подумала Шарлотта, и, за редчайшими исключениями, в худшую сторону, — если, разумеется, ты сам их не разносишь. Правильно ли она сделала, что привезла сюда Эмили? Ведь могла бы сказать то же самое и сама… Сейчас, слушая эти слова со стороны, ей казалось, что они звучат намного резче, чем ей хотелось бы. И еще они отдавали эгоизмом, как будто бояться в первую очередь следовало за репутацию Эмили, а Шарлотта движима всего лишь любопытством и самодовольством и, воображая себя детективом, дает чересчур большую волю воображению.

Им нужно быть очень осторожными.

Она посмотрела на Эмили, заметила, что кожа ее порозовела и тепло поднялось почти к глазам, и поняла — сестра тоже это осознала.

Шарлотта наклонилась вперед и взяла Кэролайн за руки. Они как будто заледенели и даже не отозвались на прикосновение дочери.

— Мама! Нам нужно выяснить все, что только возможно, о смерти Мины, чтобы расследование закончилось прежде, чем Томас или кто-то еще начнет думать о жизнях других людей. Ее убили по какой-то причине — либо из-за любви, либо из-за ненависти, жадности, зависти — да чего угодно! — Она коротко и резко выдохнула. — Или из страха. Мина была умна, ты сама так говорила. Она много что знала и многое замечала. Может быть, она узнала что-то о ком-то, и этот кто-то, чтобы сохранить свою тайну, счел возможным убить ее. Здесь есть вор, и от этого нельзя просто отвернуться. Может быть, Мина знала, кто вор, и по глупости дала понять, что знает это. Или, может быть, она сама была воровкой и украла что-то такое, ради возвращения чего ее и убили.

Видя возможность сказать что-то практическое, прикрыв этим уже сказанное эмоциональное, Эмили с радостью поддержала разговор:

— Бога ради, разве Томас не обыскал дом? Он должен был подумать об этом. Это же так просто!

— Конечно, подумал! — резко бросила Шарлотта, с опозданием осознав, как это прозвучало. Томас не нуждался в ее защите; Эмили была о нем достаточно высокого мнения, в каком-то смысле он ей даже нравился. — В доме ничего не нашли, — продолжала она. — По крайней мере, ничего такого, что посчитали бы важным. Но если мы проведем свое расследование, то, может быть, узнаем что-то, чего не смогли узнать они. Люди ведь не скажут полиции больше, чем необходимо, разве не так?