Николас Блейк - Голова коммивояжера

— Давайте по порядку, мистер Торренс. Вы собирались сказать нам, что подозрительного видели тогда около двух часов ночи, не так ли?

На лице художника появилась хитрая улыбка.

— Пытаетесь обвести меня вокруг пальца? Мне плевать на ваши методы. Роберт и Дженет выходили на поиски Финни в час ночи, как я мог видеть их в два часа?

— Кого же вы тогда видели?

Реннел перевел взгляд на автопортрет с дырой во лбу.

— Никого я не видел. Я не умею видеть в темноте, знаете ли. Молнии тогда уже не сверкали.

— Не стоит обращать внимание на угрозы Лайонела Ситона. Если потребуется, мы вас защитим. — Блаунт угрожающе подался в сторону художника. — Но я должен предупредить вас: вы уже попали в сложную ситуацию, утаив от следствия встречу с Освальдом Ситоном. Я настоятельно рекомендую вам больше ничего не скрывать.

— Но я ничего не утаиваю, — ответил Реннел тоном обиженного ребенка. — Я собирался сказать вам, когда нас прервали, кое о чем. Я слышал шаги во дворе слева от меня, со стороны сада, потом дверь, ведущая в помещение для слуг, открылась и закрылась. Возможно, это был Финни Блэк.

Реннел Торренс стоял на этом, и Блаунт больше ничего от него не добился. Найджел так и не смог решить, правду говорил художник или нет.

Вскоре Найджел и Блаунт беседовали в летнем домике.

— Хотел бы я знать, что за игру затеял этот молодой олух, — прорычал суперинтендант, — он напугал Торренса до смерти, черт возьми!

— А что ты думаешь?

— Я считаю, что он заставил Торренса молчать, чтобы спасти себя или кого-то еще. А то, как откровенно он это сделал, бросает подозрение на него. Нет, я считаю, он думал, будто Торренс каким-то образом выдаст мистера и миссис Ситон. А может, заодно и его.

— Есть и третье предположение. Весь этот спектакль — зачем он? Если Лайонел хотел заткнуть рот Торренсу, то нашел бы для этого иные пути, без шума, прошлой ночью или рано утром. Я думаю, он хочет выиграть время: отвлечь тебя от…

— К чертям! — взорвался Блаунт. — На это ты и намекал вчера днем? Ряд таинственных происшествий? Не вижу ничего таинственного в этих двоих, угрожавших нам пистолетом. Между прочим, выиграть время для чего?

— Для поэзии, Блаунт.

— Послушай, Стрэйнджуэйз, эта история сведет меня с ума и без твоих шуток.

— Я вполне серьезно. Самое ценное в этом доме — поэзия Роберта Ситона. Недавно он начал писать нечто, обещающее, как нам известно, стать шедевром. Занимаясь этим делом, нам надо принять систему ценностей совсем иную, чем у обычных людей. Ситоны — и Мара тоже, я думаю, — люди, для которых искусство важнее полицейского расследования. Более реально, если хочешь. Во имя поэзии Роберта они пойдут на многие жертвы.

— Не говори мне только, что Освальда Ситона убили во имя стихов его брата. Я этого не пойму.

— Такое не исключено. Но я считаю, молодой Лайонел может подозревать, что его отец имеет отношение к убийству. Он знает — рано или поздно наступит разоблачение, и хочет отсрочить его насколько возможно, чтобы отец завершил свой труд. Поэтому Лайонел устроил эту отвлекающую демонстрацию силы. Он подставил себя в качестве подозреваемого. Вот почему сын Роберта сказал нам, что спрятал Финни Блэка в склепе и приносил ему еду.

— Раз ты серьезно в это веришь, то поверишь во что угодно. В жизни люди так себя не ведут. Это же безумное донкихотство.

— Молодые порой увлекаются донкихотством до безумия. Но со стороны Лайонела это не просто нелепое рыцарство. Отношение Мары к нему переменилось, когда она стала понимать, что Лайонел подвергает себя опасности ради Роберта. А сама она сделает для Роберта что угодно. Между прочим, Блаунт, если ты хочешь быстро найти их, предлагаю оповестить все отделы записи актов гражданского состояния. — Найджел перевел взгляд на завораживающие очертания Плэш Медоу. — Ты говоришь о реальной жизни, Блаунт. Посмотри на этот дом. Тебе порой не кажется, что в один прекрасный момент он может исчезнуть, как сон?

— Нет, — сказал Блаунт, — откровенно говоря, мне никогда такое не приходило в голову. Но я обдумаю другие твои предположения.

— Да здравствует прекрасная Шотландия!

Блаунт слегка усмехнулся:

— Оставайся здесь! Тебе придется рассказать мистеру Ситону о его сыне. Я должен ехать в Редкоут и увидеться там с Гейтсом. Потом может так получиться, что отправлюсь в Бристоль на ночь. Здесь останется Бауэр.

— Так ты не собираешься колесить по всей округе в поисках Лайонела и Мары?

— Они и так без труда будут найдены, — сказал старший инспектор. Это утверждение оказалось весьма далеким от истины.

«Плэш Медоу для того и существует, — думал Найджел, поднимаясь в кабинет Роберта Ситона, — чтобы помочь поэту в его занятиях и мешать мне. Однако я обещал сообщить мистеру Ситону о том, что его сына разыскивает полиция». Он постучал в дверь и храбро вошел. Роберт Ситон сидел за столом, склонившись над маленькой черной записной книжкой в такой напряженной и сосредоточенной позе, будто видел, как перед ним возникает сказочный цветок или какое-нибудь насекомое вот-вот сойдет со страницы. Во всяком случае, так показалось Найджелу. Поэт сидел как загипнотизированный, минуту или две пребывая в неподвижности над белым листом, затем написал несколько слов, подумал, исправил, снова исправил, открыл предыдущую страницу, что-то вычеркнул и со вздохом откинулся в кресле.

— Прошу извинить, что врываюсь к вам, — сказал Найджел, — но произошла неприятная вещь.

Глаза Роберта Ситона наконец отыскали его. Взгляд поэта никак не мог сосредоточиться на Найджеле, и тот подумал, что, устремленный куда-то вдаль и ввысь, он пытался различить в пространстве некую крохотную точку.

Найджелу почему-то вспомнились слова старой эстрадной песенки: «Ты не можешь видеть на горе, тебе мешает расстояние».

— Дорогой мой, входите, садитесь, — тепло сказал Роберт. — Должен извиниться за свою рассеянность. Как вы сказали? Что-нибудь случилось?

Найджел сообщил ему о последних событиях. Поэт беспокойно хмурился и удивленно поднял брови, когда речь коснулась выстрела в автопортрет Реннела.

— О Боже мой, — сказал Роберт наконец, — ему не следовало так поступать. — Это было произнесено тоном человека, с благодарностью принимающего очень дорогой подарок. Он размышлял еще какое-то время, потом спросил: — Вы сказали об этом моей жене?

— Она ушла в деревню. Я расскажу ей, когда она вернется. Но может быть, это сделаете вы?

— Пожалуйста, скажите сами. Вы так добры… Черт меня побери! И Мара тоже? Вы думаете, эти двое теперь дадут деру? — Поэт весело потер руки, потом вновь положил их на стол.