Эдгар По - Украденное письмо

— О, да; оттого-то я и не отчаивался. К тому же и привычки этого господина были мне на руку. Он сплошь и рядом не ночует дома. Прислуги у него мало, спит она далеко от помещения барина и состоит главным образом из неаполитанцев, которых ничего не стоит напоить. Как вам известно, у меня есть ключи, с помощью которых можно отворить любую дверь в Париже. И вот, в течение трех месяцев, почти каждую ночь, я самолично обыскиваю квартиру Д. Моя честь затронута; сверх того, — говорю это под секретом — награда назначена огромная. Итак, я искал без устали, пока не убедился, что вор еще хитрее, чем я. Думаю, что я исследовал каждый уголок, каждую щель, в которой могло бы быть запрятано письмо.

— Но разве нельзя себе представить — заметил я, — что письмо, хотя и находится в руках министра, в чем не может быть сомнения, спрятано вне его квартиры?

— Вряд ли, — сказал Дюпен. — Запутанное положение дел при Дворе, а в особенности интриги, в которых замешан Д., требуют, чтобы документ всегда находился под руками, и чтобы его можно было пустить в ход в каждую данную минуту. Это для Д. столь же важно, как самое обладание документом.

— Возможность пустить его в ход? — спросил я.

— Вернее сказать — уничтожить, — отвечал Дюпен.

— Да, — заметил я, — в таком случае письмо, очевидно, в его квартире. При нем оно не может находиться, — об этом к говорить нечего.

— Разумеется, — подтвердил префект. — Мои агенты, под видом мазуриков, два раза нападали на него и обыскивали на моих глазах.

— Напрасно вы беспокоились, — заметил Дюпен. — Д. не совсем же полоумный, и, без сомнения, ожидал подобных нападений.

— Не совсем полоумный, — возразил префект, — но ведь он поэт, стало быть, не далеко ушел от полоумного.

— Так, — сказал Дюпен, задумчиво выпуская клуб дыма, — хотя и я тоже согрешил однажды виршами.

— Не можете ли вы, — спросил я, — рассказать подробнее об обыске?

— Видите ли, времени у нас было довольно, и мы искали везде . Я ведь собаку с'ел на этих делах. Я обыскал весь дом, комнату за комнатой, посвятив не менее недели на каждую. Мы начинали с осмотра мебели. Отворяли все ящики, — вы, я думаю, сами понимаете, что для хорошего сыщика нет потайных ящиков. Олух, а не сыщик, тот, от кого ускользнет при обыске «потайной» ящик. Это такая простая вещь. В каждом письменном столе представляется для осмотра известный об'ем — известное пространство. У нас есть на этот счет определенные правила. Пятая часть линии не ускользнет от осмотра. Обыскав ящики, мы принялись за кресла. Подушки были исследованы длинными тонкими иголками, с употреблением которых вы знакомы. Со столов мы снимали доски.

— Зачем?

— Случается, что, желая спрятать вещь, снимают доску со стола или другой подобной мебели, выдалбливают в ножке углубление, прячут туда вещь и помещают доску на старое место. Для той же цели служат иногда ножки кроватей.

— А разве нельзя узнать о пустоте по звуку? — спросил я.

— Никоим образом, если только дыра заполнена ватой. К тому же, нам приходилось действовать без шума.

— Однако, не могли же вы снять — не могли вы разломать все вещи, в которых письмо могло быть скрыто таким способом. Письмо можно свернуть в трубочку не толще вязальной иглы и спрятать…. ну, хоть в резьбе стула. Не могли же вы разбирать по кусочкам все стулья.

— Разумеется, нет; по мы сделали лучше — мы осмотрели все стулья, всю мебель, каждую палочку, каждую отдельную планку с помощью сильной лупы. Малейшие следы недавней работы не ускользнули бы от нас. Частица опилок от бурава бросилась бы в глаза, как яблоко. Ничтожная царапинка, трещинка в местах соединения планок — заставила бы нас взломать вещь.

— Полагаю, что вы осмотрели зеркала между рамами и стеклом, обыскали постели, постельное белье, ковры, шторы?

— Само собой; а осмотрев таким образом все вещи, принялись за самый дом. Мы разделили его на участки, занумеровали их, чтобы не пропустить ни одного, и осмотрели таким же порядком, в лупу, каждый квадратный дюйм этого и двух соседних домов.

— Двух соседних домов, — воскликнул я, — однако же, пришлось вам повозиться!

— Да, но и награда обещана колоссальная!

— А землю вокруг домов тоже осмотрели?

— Она вымощена кирпичом. Осмотр не представлял особенных затруднений. Мы исследовали мох между кирпичами, и убедились, что он не тронут.

— Вы, без сомнения, осмотрели также бумаги и библиотеку Д.

— Конечно; мы осмотрели каждый портфель, каждую папку; каждую книгу перелистовали с начала до конца, а не ограничились одним встряхиванием, как делает иногда полиция. Измеряли толщину переплетов и осматривали их в лупу самым тщательным образом. Если что-нибудь было бы запрятано в переплете, мы бы не могли не заметить. Некоторые из книг, только что полученные от переплетчика, были осторожно исследованы тонкими иголками.

— Вы исследовали полы под коврами?

— Без сомнения. Мы снимали ковры и осматривали доски в лупу.

— Обои?

— Тоже.

— Вы заглянули в подвалы?

— Как же.

— Ну, — сказал я, — значит, вы ошиблись; письмо не спрятано в квартире.

— Боюсь, что вы правы, — отвечал префект. — Что же вы мне посоветуете, Дюпен?

— Возобновить обыск.

— Это совершенно бесполезно, — возразил префект. — Я головой поручусь, что письма нет в квартире.

— Лучшего совета я вам не могу дать, — сказал Дюпен. — У вас, конечно, есть точное описание письма?

— О, да! — тут префект достал из кармана записную книжку и прочел подробнейшее описание внутреннего и, особенно, внешнего вида пропавшего документа. Вскоре после этого он ушел в таком угнетенном состоянии духа, в каком я еще никогда не видал этого господина.

Месяц спустя, он нанес нам вторичный визит и застал нас за прежним занятием. Усевшись в кресло и закурив трубку, он начал болтать о том, о сем. Наконец, я спросил:

— Как же насчет письма, любезный Г.? Я думаю, вы убедились, что накрыть этого министра не легко?

— Да, черт его дери! Я еще раз произвел обыск, но, как и ожидал — без успеха.

— Как велика награда? — спросил Дюпен.

— Огромная — очень щедрая награда — точной суммы не назову; но скажу одно : я лично выдал бы чек на пятьдесят тысяч франков тому, кто доставит мне это письмо. Дело в том, что необходимость вернуть письмо с каждым днем чувствуется все сильнее и сильнее. На днях награда удвоена. Но будь она утроена, я не могу сделать больше того, что сделал.

— Ну, знаете, — протянул Дюпен, попыхивая трубкой, — думаю… мне кажется, Г., вы еще не все сделали, не все испытали. Вы могли бы сделать больше, думается мне, а?

— Как? — каким образом?

— Видите ли — пуфф, пуфф — вы могли бы — пуфф, пуфф — посоветоваться кое с кем, а? — пуфф, пуфф, пуфф. Помните анекдот об Абернети.