Сирил Хейр - Жилец. Смерть играет

Крэбтри, который не привык думать на такие темы, если вообще о них когда-либо думал, ограничился уклончивым бурчанием. Они проехали молча несколько миль, прежде чем его спутник заговорил снова.

— Если не веришь мне, — сказал он так, будто и не прерывал разговора, то посмотри сам. — И, вытащив из кармана газету «Дейли тойлер», добавил с почтением в голосе: — Тому, что прочитаешь в «Тойлере», можно верить. Это правда, товарищ, а не лживая капиталистическая пропаганда, как у некоторых, которых я мог бы назвать. — Выразительный плевок через плечо подчеркнул его презрение к заправилам Флит-стрит [10] Флит-стрит — улица в Лондоне, где сосредоточены редакции газет .

Крэбтри взял газету и не слишком внимательно прочитал маленькую заметку, на которую показал грязный палец водителя. Статистические данные, приводимые специальным корреспондентом в Москве, сулили мало занимательного, поэтому довольно скоро он перевернул газету на первую полосу. И то, что увидел там, заинтересовало его куда больше. При всех отличиях «Дейли тойлер» от ее капиталистических конкурентов критерии оценки новостей у этой газеты были теми же. Политические установки могут различаться, но убийство есть убийство.

— Эй, алло! Что это? — воскликнул Крэбтри.

— Что? А, это? Пустили в расход одного из треклятых миллионеров, пояснил водитель с мрачным удовлетворением. — Так ему и надо, вот что я скажу! Все они кровопийцы! Каждый за себя, а слабый — становись к стенке! Вот тебе и капитализм!

Он лихо вписался в поворот, прижав тяжелым грузовиком к ограде мотоциклиста. Но Крэбтри, едва удерживаясь на своем месте, ничего не видел и не слышал. Все его внимание было сосредоточено на печатных строчках.

— Дейлсфорд-Гарденз, 27…- недоверчиво пробормотал он.

Читал Крэбтри с трудом — слова прыгали перед его глазами вверх-вниз. Потом он увидел нечто такое, от чего чуть не свалился с сиденья. Среди обилия печатных шрифтов одно имя проступало жирными, обличающими заглавными буквами — его собственное.

— Ну и дела! — проговорил Крэбтри.

Он все еще с недоверчивым испугом вглядывался в газету, когда грузовик резко затормозил. Подняв глаза, Крэбтри увидел, что они находятся на гребне крутого холма. Из-под крышки радиатора поднималась тонкая струйка пара. Водитель заглушил двигатель.

— Опять закипел — обычная история, — философски констатировал он. Теперь придется ждать, пока его высочество соизволит остыть. В чем дело, товарищ?

Крэбтри протянул ему «Дейли тойлер».

Ты только взгляни, — сказал он. — Дейлсфорд-Гарденз, 27 — это там, где я служил. Колин Джеймс — джентльмен, у которого я вел хозяйство. Надо же, поганцы, и меня тоже в это впутали!

Водитель какое-то время молча изучал газетную полосу. Потом достал из-за уха сигарету, закурил.

— Полицейским не терпится допросить Ричарда Крэбтри, — процитировал он. Это ты?

— Да, это я, приятель, но…

— Ага! — Водитель какое-то время молча размышлял, потом заявил: — Ну, это уж ты как-нибудь без меня. Вот те на — полиция! Лучше бы нам поехать.

Они съехали с холма и еще через несколько сотен ярдов пересекли маленький ручей. Здесь водитель снова остановил машину, достал маленькую оловянную кружку и протянул ее Крэбтри:

— Спустись, набери водички, хорошо, товарищ?

Крэбтри был внизу, у воды, когда услышал рев набирающего обороты двигателя. Прибежав обратно, он успел разглядеть, как грузовик въехал на мост и исчез в облаке выхлопных газов. До него донесся голос:

— Мне с полицией связываться ни к чему, спасибо, товарищ!

Пошел дождь. Крэбтри находился в пяти милях от ближайшей деревни, а его единственным имуществом на этом свете была пустая оловянная кружка емкостью в полгаллона.

Среда, 18 ноября

«Судебное разбирательство состоится в среду». Это простое заявление, завершавшее ежедневное сообщение газет о тайне Дейлсфорд-Гарденз, по крайней мере, обладало тем достоинством, что было точным, а потому его с готовностью понимали. Вполне естественно, те представители общественности, которые располагали временем, расценили его как приглашение присутствовать на том, что обещало стать сенсационным расследованием. Однако прижимистость, с которой архитектор проектировал здание суда, сделала это приглашение бесполезным для девяти из десяти желающих его принять, хотя с истинно британской решимостью они продолжали вступать в стычки у входа еще долгое время после того, как пропала последняя надежда.

В результате утром в среду следователь занял свое место в зале суда, набитом так, что можно было задохнуться. Инспектор Маллет сидел с ним рядом. Его усы топорщились от отвращения к устроившей давку толпе охотников за сенсациями. Он вообще не любил дознаний, не без основания полагая, что проку от них никакого, считал их лишь напрасной тратой времени, которое можно было бы использовать более плодотворно. И все-таки дознания, как-никак, были частью машины правосудия, которому Маллет служил, а потому, соответственно, он с ними мирился. Их единственной полезной функцией, как подсказывал ему опыт, было сфокусировать внимание общественности на деле и таким образом побудить выступить свидетелей, которые иначе остались бы в неведении относительно ценности своих показаний; однако к этому делу, размышлял он, надувая щеки в уже отравленной атмосфере, общественного внимания и так уже было более чем достаточно. К счастью, инспектор знал, что этот следователь человек сговорчивый, который не станет делать более того, что обязательно при отправлении служебных обязанностей, не заходя в расследовании дальше, чем он, Маллет, считал необходимым на данном этапе.

Заседание открылось, и следователь обратился с краткой речью к жюри присяжных. Они собрались, сказал он им, чтобы расследовать смерть мистера Лайонела Баллантайна. Им будут изложены определенные факты, из которых станет ясно, что покойный умер не своей смертью. Правда, на нынешней стадии расследования пока будет невозможно завершить дознание и потребуется сделать перерыв в заседании, чтобы дать полиции время внести полную ясность в это дело. От результатов работы полиции будет зависеть, добавил он, потребуется ли созвать жюри снова.

— А это означает — поймают они убийцу или нет, — понимающе прошептал Льюис.

Харпера, с неохотой сидевшего возле него, слегка подташнивало. Но вскоре, как только свидетели начали давать показания, его внимание от собственного состояния переключилось на них.

— Миссис Баллантайн! — выкрикнул судебный пристав, и вперед выступила тоненькая фигура в черном.

Те, кто занимал места для свидетелей в передней части зала, смогли рассмотреть спокойное лицо, ровные брови и тонкий непреклонный рот.