Энн Перри - Пожар на Хайгейт-райз

– Что здесь произошло, во имя всего святого?! – закричал он. – Кто-то ранен?

– Конечно, ранен, вы, болван! – яростно ответил Шоу. – Помогите ему! – Он кивнул в сторону Далгетти, который уже был весь в крови и выглядел так, словно у него вот-вот подкосятся ноги.

Клитридж с радостью ему подчинился, на его лице отразилось явное облегчение, поскольку он получил конкретное задание, выполнением которого мог сразу же заняться. Он подхватил Далгетти, который неловко и неуклюже прислонился к нему.

– Что здесь произошло? – Клитридж сделал еще одну попытку понять, в чем тут дело, поскольку считал это своим долгом как духовного лица. – Несчастный случай?

Тут к ним подбежала Лелли, сразу ухватившая суть ситуации.

– Ох, как это глупо! – раздраженно воскликнула она. – Вот уж не думала, что вы можете так поступить, честное слово, как дети малые! И вот пожалуйста – и в самом деле поранили друг друга! И разве это доказывает, что кто-то из вас прав? Это лишь доказывает, что вы оба чрезвычайно упрямы. Что и без того известно всему Хайгейту. – Лелли повернулась к Шоу, и ее лицо чуть вспыхнуло. – Могу я чем-то вам помочь, доктор? – К этому моменту до них наконец добрался и Джозайя Хэтч, но она не обратила на него никакого внимания. – Вам нужно полотно для перевязки? – Она оглянулась на его саквояж, потом на пятна крови, все больше расплывавшиеся на груди Далгетти. – Может, воды? Или бренди?

– Не нужно, в обморок падать никто не собирается, – резко ответил он, злобно глядя на Далгетти. – Ради бога, опустите его на землю! – велел он Клитриджу, которому сейчас приходилось держать на себе весь вес Далгетти. – Да, пожалуйста, Лелли, достаньте еще полотна. Лучше как следует их перевязать, прежде чем мы тронемся отсюда. Спирта у меня достаточно, чтобы дезинфицировать все их раны.

Тут подошла Пруденс Хэтч, задыхаясь и хватая ртом воздух.

– Как это ужасно! Что это на вас нашло, во имя Господа?! У нас и без этого предостаточно бед!

– Человек, который верит в свои принципы, иной раз обязан драться, чтобы их защитить, – мрачно высказался Джозайя. – Истинная добродетель требует постоянной бдительности!

– Свобода требует, – поправила его жена.

– Что?! – возопил он, поднимая брови.

– Свобода требует постоянной бдительности, – ответила она. – А ты сказал – добродетель. – Не дожидаясь указания, она достала из саквояжа Шоу рулон чистого полотна, размотала его и плеснула на него спирту из взятой оттуда же бутыли. – Сядьте! – велела она Паскоу и, как только он выполнил ее требование, стала промывать его рану, очищая ее от обрывков ткани и скопившейся крови, пока не обнажила разрез полностью, после чего прижала к нему тампон из того же полотна.

Он скривился от боли и издал слабый стон, когда спирт попал в открытую рану, но никто не обратил на это внимания.

– Свобода и добродетель – отнюдь не одно и то же, – с чувством заявил Хэтч. Лицо у него приняло напряженное выражение, глаза заблестели. Для него этот вопрос явно в значительной мере перевешивал все эфемерные причины дуэли. – Именно ради этого мистер Паскоу рисковал своей жизнью, именно это он защищал!

– Вздор! – рявкнул в ответ Шоу. – Добродетель не подвергалась никакой опасности, а тыканье друг друга шпагами на лугу уж никак не способно защитить вообще ничего!

– Не существует никакого иного законного способа предотвратить распространение вредных, пагубных, опасных и разрушительных идей, которые он пропагандирует! – выкрикнул Паскоу, невзирая на манипуляции Пруденс, от которых у него побелели даже губы.

А Лелли тем временем уже направилась обратно к дороге, намереваясь заняться собственными делами. Ее прямая фигура с расправленными плечами виднелась уже вдалеке.

– Но такие законы должны существовать! – Хэтч покачал головой. – Это часть наших современных болезней и несчастий, то, что мы восхищаемся всем новым, невзирая на сомнительные достоинства этого нового. – Он даже немного повысил голос и начал рубить ладонью воздух. – Мы хватаемся за любую новую мысль и насмехаемся над прошлым, над ценностями, которые добром служили нашим предкам и на которых мы выстроили нашу империю и принесли веру Христову в другие земли и другим народам. – Он даже сгорбился от наплыва чувств. – Мистер Паскоу – один из тех немногих в наше время людей, у кого хватает мужества и понимания, чтобы сражаться, пусть безнадежно, против наплыва невежества, интеллектуального высокомерия и самонадеянности человека, против его неутолимого, жадного стремления ко всему новому, не думая о его сомнительной ценности и возможных результатах нашего к нему обращения.

– Здесь не место для проповедей, Джозайя. – Шоу был занят, обрабатывая щеку Далгетти, так что даже не поднял голову. Мёрдо помогал ему, очень умело. – Особенно для такого отъявленного вздора, который вы несете. Половина этих старых идеалов, о которых вы столь трепетно высказываетесь, – это ископаемые реликты ханжества и лицемерия, которые защищает от света дня огромное число негодяев. А ведь давно уже пора задать им парочку-другую неприятных вопросов и представить в истинном свете все эти их дешевые и низкопробные претензии.

Хэтч так побледнел, что можно было подумать, что это он ранен. Он смотрел в спину доктора с жуткой ненавистью и отвращением, и его страшно нервировало, что Шоу этого не видит.

– Вы любую самую прекрасную и добродетельную вещь готовы выставить раздетой догола, чтобы осквернить и опозорить ее перед лицом невежественной и похотливой толпы, – и в то же самое время вы и не подумаете защитить невинных от насмешек и издевательств, от безбожных новшеств тех людишек, кто не верит ни в какие ценности и пребывает в постоянном умственном возбуждении и вожделении! Вы разрушитель, Стивен, вы человек, чьи глаза видят только тщетность и пустоту, чьи руки способны объять только то, что ничего не ст о ит!

Пальцы Шоу замерли, тампон из белоснежной ваты, уже наполовину пропитанный ало-красным, тоже замер на месте. Далгетти все еще дрожал. Откуда-то появилась Мод Далгетти, пока никто не смотрел на тропинку, ведущую через поле.

Шоу обернулся к Хэтчу. Его лицо выражало крайнее раздражение и злость, что, несомненно, грозило опасным взрывом, а все мышцы так напряглись, что он, казалось, был готов сорваться и прибегнуть к насилию.

– Мне доставило бы огромное удовольствие, – прошипел он сквозь зубы, – самому встретиться с вами здесь, завтра, на заре, и вышибить вам мозги. Но я не решаю споры таким образом. Такой способ ничего не дает. Я докажу вам, какой вы болван, содрав с вас все одежки лжи, притворства и иллюзий…

Питт видел, что Пруденс замерла на месте; ее лицо стало бледным как мел, глаза неотрывно смотрели на губы Шоу, словно он должен был вот-вот произнести название какой-то смертельной болезни, которой она давно ужасно боится.