Артур Дойл - Лицо во мраке. Этюд в багровых тонах

– Да я с вами на любых условиях пойду! – вскричал Ферье так горячо, что седовласые старейшины заулыбались. Лишь предводитель сохранил строгое и неприступное выражение лица.

– Уведите его, брат Стэнджерсон, – приказал он. – Накормите, напоите, и про ребенка не забудьте. Вам поручается обучить этого человека нашей вере. Мы и так уже потратили много времени. Вперед! Вперед, к Сиону!

– К Сиону, к Сиону! – дружно подхватили мормоны, и этот призыв волной прокатился по бесконечному каравану, передаваемый из уст в уста, пока не растворился вдали. Защелкали кнуты, заскрипели колесами огромные фургоны, и караван тронулся с места. Старейшина, которому препоручили двух спасенных странников, усадил их в свой фургон, где их уже ждала еда.

– Пока оставайтесь здесь, – велел он. – Через пару дней окрепнете, наберетесь сил. Тем временем не забывайте, что отныне и навсегда вы одной веры с нами. Так сказал Бригам Янг, это значит, что таково желание Джозефа Смита, а он – глас Божий.

Здесь вы не найдете рассказа об испытаниях и лишениях, выпавших на долю мормонов на пути к их земному раю. Во всей истории человечества мало сыщется примеров подобного упорства и целеустремленности, которые проявили они, пройдя от берегов Миссисипи до западных отрогов Скалистых Гор. Жестокость людей и диких зверей, голод, жажда, усталость и болезни, все невзгоды, какие только природа подбрасывала им во время великого переселения, были преодолены с истинно англосаксонским упрямством. Все же столь длительное путешествие и бесчисленные ужасы дороги измотали даже самых стойких из них. Не было ни одного, кто не пал бы на колени и не вознес благодарственную молитву Господу, когда перед странниками предстала огромная девственная долина, именуемая Юта, и с уст предводителя слетели слова, что это и есть Земля обетованная, которая отныне будет принадлежать только им.

Янг скоро доказал, что может быть умелым руководителем и пламенным лидером. Были нарисованы карты и составлены планы города, который должен был вскоре вырасти на этом месте. Каждой семье было выделено хозяйство в строгом соответствии с ее потребностями и возможностями. Каждый занимался своим делом: торговец торговал, ремесленник производил товары. Город стремительно рос, словно по волшебству появлялись все новые улицы и площади. Земля засаживалась растениями, орошалась, осушалась, удобрялась, так что уже следующим летом вся долина заколосилась золотой пшеницей. В этом странном поселении ладилось буквально все. Огромный храм, который заложили мормоны в самом центре города, постепенно становился все выше и массивнее. От первого проблеска рассвета и до самого последнего лучика заката не смолкал стук молотков и визг пил вокруг памятника, который переселенцы воздвигли в честь Его, того, кто вывел их на Святую землю и помог преодолеть все препятствия.

Двое спасенных странников, Джон Ферье и маленькая девочка, разделившая с ним судьбу и сделавшаяся его дочерью, вместе с мормонами проделали великий путь до конца. Путешествовала маленькая Люси Ферье в фургоне Элдера Стэнджерсона в компании с его тремя женами и сыном, норовистым и упрямым мальчуганом двенадцати лет. Быстро, как и подобает ребенку, оправившись от смерти матери, Люси очень скоро стала любимицей женщин и полностью приспособилась к жизни на колесах. Тем временем окрепнувший Ферье проявил себя умелым проводником и неутомимым охотником. Он так быстро завоевал уважение своих новых товарищей, что в конце пути никто не стал возражать против того, чтобы предоставить ему участок земли такого же размера и такой же плодородный, как и у любого другого поселенца, за исключением самого Янга и четырех главных старост: Стэнджерсона, Кэмбелла, Джонстона и Дреббера.

На выделенной земле Джон Ферье поставил добротный бревенчатый дом, который с годами оброс таким количеством пристроек, что превратился в настоящий просторный особняк. Ферье был человеком практичным и основательным, за любое дело брался энергично и обязательно доводил до конца, к тому же у него были золотые руки. Заложенная от природы выносливость позволяла ему с утра до ночи трудиться на своем участке, поэтому его хозяйство процветало. Через три года он уже жил лучше соседей, через шесть лет стал довольно обеспеченным человеком, а через девять превратился в богача. Прошло еще три года, и уже мало кто мог сравниться с ним по достатку во всем Солт-Лейк-Сити. От великого озера до далекого хребта Уосатч не было имени более известного, чем Джон Ферье.

Его единоверцев тревожило лишь одно. Джон Ферье наотрез отказывался связывать себя отношениями с представительницами прекрасного пола, подобно своим соседям. Никакие доводы и уговоры на него не действовали. Он не считал своим долгом объяснять свое упорство и твердо придерживался принятого решения. Одни объясняли это жадностью и нежеланием делиться нажитым богатством с кем бы то ни было, другие обвиняли Ферье в лицемерном пренебрежении законами новой религии. Были и такие, кто поминал некое любовное приключение и светловолосую девушку, якобы томящуюся в ожидании где-то на атлантическом побережье. Но, как бы то ни было, Ферье продолжал хранить обет безбрачия. Во всем остальном он безоговорочно следовал религиозным нормам молодого поселения и даже снискал себе славу ортодокса и ревнителя.

Люси Ферье росла в бревенчатом доме и во всем помогала своему приемному отцу. Чистый горный воздух и целительный аромат сосновых деревьев заменили девочке мать и няню. Годы шли, и Люси становилась все выше, сильнее, щеки наливались румянцем; ее походка была упругой и грациозной. Многие путники, проходившие по дороге, которая вилась высоко в горах над фермой Ферье, начинали испытывать душевное волнение, глядя на гибкую девичью фигурку посреди пшеничного поля или встречая Люси верхом на одном из отцовских мустангов, с которыми она управлялась с легкостью и изяществом истинной дочери Запада. Постепенно бутон превратился в цветок, и когда отец Люси сделался богатейшим из фермеров, она приобрела славу красивейшей девушки на всем тихоокеанском побережье.

Однако ее отец не был первым, кто заметил превращение ребенка в женщину, что случается довольно часто. Это таинство столь неуловимо и постепенно, что его невозможно отнести к определенной дате. И меньше всего об этом догадывается сама девица, пока оттенок мужского голоса или прикосновение руки не заставит ее сердце учащенно забиться и она с гордостью и страхом не поймет, что в ней просыпается что-то новое, большое. Мало есть людей, которые не смогли бы вспомнить тот день или воскресить в памяти то пустячное событие, которое возвестило о начале их новой жизни. В случае с Люси Ферье это событие мало того что оказалось роковым для нее самой, оно еще и повлияло на судьбу многих людей.