Артур Дойл - Преступления и призраки (сборник)

Перевод Г. Панченко

– Ах, милочка, вы только посмотрите, какой лиф! Совершенно очаровательный, не правда ли? Я имею в виду вот этот, в стиле Луи ХV [44], с жилетом из белого шифона de soie [45].

– О, безусловно! Но меня, признаюсь, еще больше восхищает шелковая юбка в стиле ретро, а-ля маркиза Помпадур – вон та, видите? Такая розовенькая, отороченная парчой, с оборочками, ленточками и шнурочками!

– Нет, Алиса, не могу с вами согласиться. Вы же знаете, какой стиль я предпочитаю. Так что для меня лучшее из них – вот это: какая прелесть, правда?

– Какое?

– Ну вот же, с атласным отливом, дымчатый фуляр [46], присобранное в шее, со шнуровочкой. Прекрасная работа и в точности мой размер…

– О, и мой тоже! Совершенно согласна с вами! Восхитительно, восхитительно, шедевр!

– Вот так бы прямо вошла и купила его! Не задумываясь!

– Так за чем же дело стало?

– За ценой, моя дорогая! Вы не поверите – оно стоит целых пятнадцать гиней! О, это ужасно, ужасно, просто ужасно! Если бы хотя бы десять… Это тоже ужасно, однако тут я, наверно, рискнула бы на такую трату – может быть; конечно, тоже разорение, но…

Этот разговор вели друг с другом две хорошо одетые дамы, стоящие перед одной из самых роскошных витрин самого роскошного магазина на Бонд-стрит [47]. Они с неописуемой страстью рассматривали то, что при иных обстоятельствах могло быть принято за музей жертв якобинского террора: выстроившиеся за стеклом изящные безголовые силуэты в дорогих платьях. Чего там только не было: и сделанные на заказ костюмы – чопорные, строгих очертаний, и вечерние наряды темных, светлых, ярких, неброских цветов, и классический покрой, и то, что в среде модниц именуется «последний крик сезона»…

Дамы были до такой степени увлечены предметом своего разговора, что все окружающее для них словно бы не существовало. Они бурно жестикулировали, в пылу дискуссии порой даже хватали друг друга за руки (о, конечно, их движения при этом сохраняли благовоспитанность, так что это даже отдаленно не напоминало перепалку женщин из низших слоев общества – но некий напор чувств все же ощущался), а обмениваясь мнениями о выставленных перед ними сокровищах, от волнения забывали про необходимость понижать голос – так что вскоре вся Бонд-стрит была в курсе их секретов. И уж конечно они стали известны стоявшей неподалеку просто одетой женщине средних лет с грустным увядшим лицом, на котором отразились все невзгоды прошедшей жизни. Cразу было видно: если на ее долю и выпадали счастливые дни, то разве что в давно миновавшем детстве. Наряды за стеклом витрины она осматривала совсем иначе, чем две явно обеспеченные собеседницы – но и не с жадностью неимущей, которая может только любоваться дорогими одеяниями, не надеясь когда-либо их надеть. Во взгляде этой женщины угадывался профессиональный интерес, на шедевры модельерного искусства она смотрела примерно так же, как архитектор смотрит на блистающий роскошью свежевозведенный особняк – и по лицу ее гораздо чаще пробегало выражение иронии, чем восторга.

На спорщиц она сперва даже не оглядывалась. Но когда до нее донеслась последняя фраза – вдруг сделала шаг вперед и нерешительно протянула руку, стремясь привлечь внимание той из дам, которую звали не Алиса.

– Мэм, – сказала она, – если вы действительно хотите… В общем, я могла бы сделать это для вас.

Дамы, внезапно исторгнутые из мира костюмерных грез, в большом удивлении оглянулись.

– Что именно могли бы вы сделать, дорогуша?

– Сшить для вас платье. Точно такое же, как то, на которое вы сейчас показывали. Всего за десять фунтов [48].

– Вы действительно могли бы сшить такое платье? Не просто похожее, а именно такое, ничем не хуже?

– Да, мэм. Извините, что вмешиваюсь в ваш разговор, но я слышала ваши слова и не могла сдержаться. Честное слово, я могла бы вам помочь. Когда знаменитая мадам Даву обшивала всех судейских и их семьи – это ведь на самом деле была я… Я хочу сказать, что работала тогда в ее ателье, и все выкройки, и само шитье – это было мое дело.

Дамы вопросительно посмотрели друг на друга. Как ни странно, наибольший интерес проявила как раз та, которую звали Алисой.

– Что скажете, Луиза? – она вопросительно посмотрела на свою спутницу.

– Ах, дорогая, ну конечно, я советую согласиться. Вы ведь ничем не рискуете: если платье окажется не в точности таким, как вам хотелось – что ж, тогда просто не заплатите за него, вот и все.

– Да, конечно, вы совершенно правы, дорогая. Как вас зовут, милочка? – дама обратилась к портнихе.

– Миссис Раби.

– Отлично, милочка, то есть миссис Раби. Вы хорошо поняли, что мне нужно: абсолютно такое же платье, как вот это, на витрине? И материал тот же, и фасон…

– Да, мадам.

– И оно должно быть готово к следующему понедельнику, до десяти часов утра.

– Да, мадам.

– И ваша цена – десять фунтов за все, включая материал.

– Всего десять фунтов, мадам.

– Хорошо. Значит, я могу твердо рассчитывать, что к десяти утра в понедельник вы доставите мне такое платье? Точно такое?

– Обещаю вам это, мадам.

– Вот и славно. Снять мерку приходите прямо сегодня, после обеда. Меня зовут миссис Клайв. Дом номер семьдесят три по Палас-гарден. Всего доброго!

Небрежно кивнув, миссис Клайв опять повернулась к своей подруге, и они продолжили животрепещущее обсуждение. А портниха, вновь окинув взглядом манекен и тщательно скрыв от заказчицы даже малейшие признаки иронической улыбки, торопливо покинула место действия.

Дальнейший ее путь проходил через множество мелких магазинчиков на окраинных улицах города. Объединяло эти магазинчики одно: цены там были намного ниже, чем в любом аналогичном заведении на территории Вест-Энда. В одном из них был приобретен фуляр, в другом – подкладка, в третьем – пуговицы и нитки… Наконец, тяжело нагруженная обернутыми в коричневую бумагу пакетами, она втиснулась в омнибус [49]и доехала до Бромптона, где в тихом переулке на стене одного из маленьких двухэтажных зданий крепилась латунная табличка, указывавшая, что тут проживает и работает «Миссис Раби, портниха и костюмер».

В гостиной помощница, добродушного вида девушка с широким деревенским лицом, рыжеволосая и веснушчатая, склонилась над ручной швейной машинкой. Вокруг на большом столе высились стопки тканей, серые отрезы подкладочного материала, катушки ниток и рулоны тесьмы.

– Для кого это, Анна? – спросила миссис Раби.

– Для миссис Саммертон.

– Ох, будь с этим заказом поосторожней, пожалуйста. Ты же помнишь: характер у нее столь же специфический, как и формы. Спереди прямо, а на спине – та выпуклость, которой вообще-то место на груди…