Агата Кристи - Избранное. Том 1

Наступила пауза, потом генерал Макартур с сомнением заметил.

— Может, и так, но что-то не верится, что человек на такое способен, способен убить собственную жену.

Блор издал короткий смешок и сказал:

— Когда человеку грозит петля, он не очень-то думает о сантиментах.

Вновь наступило молчание. Перед тем, как кто-то успел заговорить, дверь открылась, и вошел Роджерс.

Он сказал, переводя взгляд с одного на другого:

— Могу ли я быть чем-то вам полезен?

Господин судья Уогрейв слабо пошевелился и спросил:

— Когда обычно приходит катер?

— Между 7 и 8 часами, сэр. Иногда чуть позже. Не знаю, чем занят сегодня утром Фрэд Нарракотт. Если он болен, то должен был бы послать своего брата.

Филип Ломбард спросил:

— Сколько сейчас времени?

— Без 10 минут 10, сэр.

Брови Ломбарда поднялись. Он медленно кивнул сам себе.

Роджерс подождал минуту-другую.

Неожиданно и пылко генерал Макартур заговорил:

— Опечален известием о вашей жене, Роджерс. Доктор только что нам сказал.

Роджерс наклонил голову.

— Да, сэр. Благодарю вас, сэр.

Он взял пустое блюдо из-под бекона и вышел.

И снова наступила тишина.

На террасе Филип Ломбард сказал:

— Насчет этого катера…

Блор посмотрел на него и кивнул.

Он подхватил:

— Я знаю, о чем вы думаете, мистер Ломбард. Я тоже задавал себе этот вопрос. Лодка должна была прибыть сюда почти 2 часа назад. Но она не пришла? Почему?

— Нашли ответ? — поинтересовался Ломбард.

— Это не случайно — вот что я вам скажу. Это часть замысла. Все связано.

Филип Ломбард осведомился:

— Как, по-вашему, она вообще не придет?

Позади него раздался голос — раздражительный, нетерпеливый голос:

— Катер не придет, — сказал он.

Блор слегка повернул свои квадратные плечи и задумчиво уставился на источник голоса.

— Вы так думаете, генерал?

Генерал Макартур резко ответил:

— Конечно, она не придет. Мы рассчитываем, что катер заберет нас с острова. Но здесь-то и скрывается суть всего дела. Мы не оставим острова… Никто из нас его не оставит. Видите ли, это конец… конец всему…

Он поколебался и потом добавил низким, странным голосом:

— Это покой… настоящий покой. Прийти к концу… не продолжать пути… Да, мир и покой…

Он резко повернулся и зашагал прочь. По террасе, потом вниз по склону — к морю, точнее говоря, к концу острова, туда, где выступали из воды отдельные камни.

Он шел, немного покачиваясь, словно полупроснувшийся человек.

Блор посмотрел ему вслед:

— Вот появился еще один помешанный! Похоже, дело закончится тем, что все последуют его примеру.

Филип Ломбард сказал:

— Не думаю, что вы окажетесь в их числе, Блор.

Экс-инспектор засмеялся.

— Да, чтобы свести меня с ума, надо постараться. — Он сухо добавил: — И не думаю, что вы тоже легко спятите, мистер Ломбард.

Филип Ломбард сказал:

— В данный момент я чувствую себя совершенно нормальным, так что спасибо за комплимент.

Доктор Армстронг вышел на террасу и, заколебавшись, остановился. Налево были Блор и Ломбард. Направо — Уогрейв. Старик медленно расхаживал взад и вперед, наклонив голову.

Армстронг после краткого замешательства зашагал к нему. Но в этот момент из дома быстро вышел Роджерс.

— Могу ли я с вами переговорить, сэр?

Армстронг повернулся.

Он был поражен развернувшимся перед ним зрелищем.

Лицо Роджерса сводили судороги. Оно было зеленовато-серое. Его руки тряслись.

Его вид являл такой контраст сдержанности, которую он проявил несколько минут назад, что Армстронг пришел в полное замешательство.

— Пожалуйста, сэр, позвольте мне переговорить с вами. Я прошу в дом, сэр.

Доктор развернулся и вошел в дом вместе с трясущимся, словно от лихорадки, дворецким.

— Что случилось, милостивый государь? Да возьмите вы себя в руки.

— Сюда, сэр, прошу сюда.

Он открыл дверь, ведущую в столовую. Доктор вошел. Роджерс последовал за ним и закрыл за собой дверь.

— Ну-с, — спросил Армстронг. — В чем дело?

Горло Роджерса сжимали судороги. Он с трудом сглотнул и выпалил:

— Сэр, здесь что-то происходит, чего я не понимаю.

Армстронг резко сказал:

— Происходит? Что происходит?

— Вы, наверное, подумаете, что я сумасшедший, сэр. Вы скажете, что ничего особенного. Но это нужно объяснить, сэр. Нужно объяснить. Потому что это прямо бессмыслица какая-то.

— Ну, ладно, сударь. Вы когда-нибудь мне скажете, в чем дело? Хватит говорить загадками.

Роджерс вновь сглотнул.

Он сказал:

— Это все те маленькие фигурки, сэр. Посреди стола. Маленькие фарфоровые фигурки. Их десять было. Могу вам поклясться, десять.

Армстронг сказал:

— Да, десять. Мы вчера вечером за обедом их пересчитывали.

Роджерс подошел к нему поближе.

— Вот именно, сэр. Вчера ночью, когда я убирал со стола, сэр, их было всего девять… Я это заметил и подумал: что-то, мол, странно. Но больше ничего. И сегодня, сэр, утром я был немножко невнимателен, когда подавал завтрак. Расстроился и все такое. Но теперь, сэр, когда пришел убирать, — Посмотрите сами, если мне не верите. Их только восемь, сэр! Только восемь! Бессмыслица какая-то, а? Только восемь…

После завтрака Эмили Брент предложила Вере Клэйторн вновь прогуляться на вершину и посмотреть, нет ли лодки. Вера согласилась.

Ветер посвежел. На море появились маленькие белые барашки. Не было видно ни одной рыбачьей лодки и катера тоже.

Саму деревню Стиклхэвен невозможно было разглядеть — виднелся только возвышающийся над ней холм, неровный красный утес, скрывавший маленькую бухточку.

Эмили Брент заметила:

— Тот человек, который вчера нас сюда привез, казался вполне надежным. Право, очень странно, что сегодня он так опаздывает.

Вера не ответила. Она пыталась подавить возникшее чувство паники. Она сердито сказала сама себе: «Держись хладнокровно. Паниковать — не в твоей натуре. У тебя всегда были прекрасные нервы».

Через минуту-другую она заговорила вслух:

— Как было бы хорошо, если бы он приплыл. Я… я хочу уехать.

Эмили Брент сухо заявила:

— Не сомневаюсь, что все мы испытываем то же желание.

Вера сказала:

— Все так странно… порой кажется, что в происходящем вообще нет… нет никакого смысла.

Пожилая женщина проворно отозвалась.

— Я очень раздосадована на себя за то, что позволила так легко обмануться. Право, если хорошенько подумать, письмо-то нелепое. Но тогда я не сомневалась, ничуть не сомневалась.

Вера машинально пробормотала:

— Наверное.

— Слишком многое человек принимает на веру, — заметила Эмили Брент.

Вера глубоко и прерывисто вздохнула и спросила: