Адриан Дойл - «Золотой охотник»

— Прошу вас, изложите поточнее подробности, — сказал Холмс.

— Прежде всего, — продолжил пастор, — я бы назвал покойного сквайра Трелони человеком чрезвычайно суровых нравов и устойчивых привычек. До сих пор у меня перед глазами его высокая и хорошо сложенная фигура, крупная голова и борода, отливающая серебром, — на фоне рыжеватых полей или перед высокими зелеными деревьями. Каждый вечер перед сном он непременно читал главу из Библии. После этого заводил свои часы, завод которых к этому времени уже почти полностью израсходовался. Затем ровно в десять часов он ложился в постель и вставал — как зимой, так и летом — в пять часов утра.

— Минуточку! — обратился к пастору Холмс. — Скажите, эти привычки менялись когда-нибудь?

— Если только он увлекался какой-нибудь главой из Библии. Тогда он мог читать до гораздо более позднего часа. Но поскольку такое с ним случалось настолько редко, мистер Холмс, что этим исключением вы можете пренебречь.

— Спасибо. Я понял.

— В то же время мне очень горько рассказывать вам о том, что Трелони никогда не ладил со своей племянницей.

— Надо ли понимать, — уточнил Холмс, — что будущее благосостояние девушки зависит от наследства?

— Вовсе нет! Ее жених мистер Эйнсуорт — молодой многообещающий стряпчий, который уже сделал некоторую карьеру. Сам Трелони был одним из его клиентов.

— Когда вы говорили о своем племяннике, — произнес Холмс, — мне показалось, что в вашем голосе прозвучало некоторое опасение. Поскольку доктор Гриффин наследует все состояние, он, вероятно, был в дружеских отношениях с умершим?

Пастор неловко поерзал на стуле.

— В чрезвычайно хороших отношениях, — ответил он, — однажды племянник даже спас жизнь сквайру. Но я должен признать, что у него всегда был необузданный нрав и он довольно вспыльчив. Добавьте несдержанность на язык, которая обернулась у местных жителей довольно сильным предубеждением против него. Если бы полиция смогла объяснить, как умер Трелони, то сейчас мой племянник, возможно, был бы уже за решеткой.

Пастор замолчал и огляделся. В дверь настойчиво постучали. Она отворилась, и мы увидели поверх плеча миссис Хадсон худенького человечка с крысиным лицом, одетого в клетчатый костюм и в шляпу-котелок. Когда его жесткие голубые глаза остановились на мистере Эппли, он не смог сдержать удивленный возглас.

— У вас, Лестрейд, — сказал Холмс унылым голосом, — есть дар появляться на сцене именно в приятно драматический момент.

Сыщик из Скотленд-Ярда покраснел

— Возможно, мистер Холмс, возможно! Однако на этот раз всякие сомнения исключены. Имеется как мотив преступления, так и благоприятный момент. Нам известен виновный. Остается только выяснить, каким образом он все это осуществил.

— Я же говорю вам, что мой несчастный племянник… — растерянно произнес пастор.

— Я не называл его имени, и вообще никаких имен.

— Но вы убеждены в его виновности с тех пор, как узнали, что он был врачом Трелони!

— Вы забыли упомянуть о его репутации, мистер Эппли! — угрожающе сказал Лестрейд.

— Он дикарь — да, романтик, импульсивный человек, если хотите. Но хладнокровный убийца? Нет! Никогда! Я знаю его с колыбели!

— Ладно, посмотрим! Мистер Холмс, я хотел бы вам сказать пару слов.

В течение этого диалога между нашим несчастным клиентом и инспектором Лестрейдом Холмс глядел в потолок с тем отрешенным, мечтательным выражением лица, которое мне было хорошо знакомо: оно появлялось всякий раз, когда он начинал понимать, что тонкая нить, ведущая к истине, вплетенная в сеть очевидных фактов и подозрений, была в пределах его досягаемости. Он резко встал и повернулся к пастору.

— Я полагаю, сегодня вы возвращаетесь в Сомерсет?

— Да, поездом в два тридцать от Паддингтона… — ответил тот и поднялся. — …Следует ли мне понимать, дорогой мистер Холмс?..

Его лицо слегка покраснело.

— Доктор Уотсон и я поедем с вами. Будьте добры попросить миссис Хадсон вызвать фиакр, мистер Эппли.

Наш клиент поспешно бросился вниз по лестнице.

— Это довольно странное дело, — проговорил Холмс, набивая кисет табаком из персидской туфли.

— Я очень обрадован тем, что вы наконец-то видите его таким, дорогой друг, — ответил я, — потому что мне показалось, будто сначала у вас едва хватило терпения выслушать этого достойного пастора, особенно когда он отвлекался в сторону своих медицинских устремлений и своей рассеянности, из-за которой он мог бы удалять камни из почек у простуженного.

Эффект этого невинного замечания был невероятен. Холмс буквально подскочил.

— Клянусь Юпитером! — воскликнул он. — Как всегда, Уотсон, ваша помощь неоценима!. Хотя сами вы — не особенно светлый ум, но вы — проводник света!

— Я помог вам, заговорив о почечных камнях пастора?

— Именно.

— Но послушайте, Холмс…

— В данный момент я ищу некоторое собственное имя, — перебил он. — Да, несомненно, мне надо найти это имя. Не могли бы вы передать мне справочник на букву «Б»?

— Но Холмс, в этой истории имя ни у кого не начинается на букву «Б»!

— Правильно. Я это знал. Ба… Бар… Бартлетт! Хмм! Ах, этот славный старый справочник!

После недолгого чтения Холмс закрыл книгу и уселся, постукивая своими длинными тонкими пальцами по выцветшей обложке.

— Мне недоставало некоторых сведений, — небрежно бросил он. — И пока не все еще они у меня найдены.

Лестрейд подмигнул мне.

— А мне своих хватает, — заявил он, широко улыбаясь. — И они меня не обманут. Этот рыжебородый доктор — демон-убийца. Мы знаем, кто убил, и знаем, почему.

— Ну ладно, мистер Холмс, — продолжил Лестрейд по прибытии в Сомерсет, — вы достаточно долго напускали на себя таинственный вид. Даже слишком долго, по мнению доктора Уотсона. Скажите же нам, какова ваша версия.

— У меня нет версии, Лестрейд. Я просто взвешиваю факты.

— Ваши факты пренебрегают преступником.

— Да что вы?! Кстати, мистер Эппли, а какие отношения у мисс Долорес с вашим племянником?

— Очень странно, что вы меня об этом спрашиваете, — ответил пастор. — Их отношения меня печалят — особенно в последнее время. По правде, я должен признаться, что виновата в этом девушка. Безо всяких на то причин она ведет себя в ним просто оскорбительно. Еще хуже то, что свою неприязнь она выставляет на всеобщее обозрение.

— Ах, так? А мистер Эйнсуорт?

— Эйнсуорт очень славный парень, и он не может не сожалеть о таком поведении своей невесты по отношению к моему племяннику. Более того, он воспринимает это почти как личное оскорбление.

— В самом деле? Это очень галантно… Но вот, наверное, и наши гости.