Колин Декстер - Загадка третьей мили

— Прекрасно.

— Расслабьтесь немного, — снова сказала она и, просунув руки под полотенце, нежно и чувственно стала массировать его плечи своими сильными ухоженными пальцами с маникюром, двигаясь от шеи к подмышкам. Затем она подошла к дивану сбоку, как делала это уже тысячи раз, и наклонилась к нему. Две верхние пуговицы на ее тунике были уже расстегнуты. — Если хотите, я могу раздеться, пока массирую вас.

Это был беспроигрышный вопрос: почти всегда такого рода предложения принимались, даже тогда, когда стоимость этой необязательной услуги называлась заранее.

Женщина была чрезвычайно удивлена, обнаружив, что ее покладистый и уступчивый клиент медленно сел, протянул к ней руки и спокойно застегнул пуговицы на ее тунике. Потом он снова натянул свою белую простыню на плечи и сказал;

— Нет, не надо.

Но то, что он произнес дальше, удивило ее еще больше.

— Думается мне, что мы с вами когда-то встречались. Во всяком случае, я знал вашего отца. Мы можем поговорить здесь?

Ее отца! Да, она еще помнила его. Помнила те бесконечные скандалы, которые она слышала из своей спальни, когда этот пьяница приходил домой из местного трактира, скандалы, забывавшиеся по утрам, как только начинались обычные хозяйственные дела.

Наступил 1939 год, и отца призвали в армию. Ей было тогда всего восемь лет. Когда спустя три года в их дом пришло известие о его смерти, она восприняла это как продолжение его и без того длительного отсутствия. Конечно, у нее сохранилось много воспоминаний о нем: фотографии, письма, одежда и даже обувь. И все же смерть отца не стала для нее трагедией. Что же касается ее матери, которая долго горевала и плакала в разлуке с мужем, его смерть потрясла ее. Пытаясь облегчить, насколько это было возможно, горе матери, девочка прилагала огромные усилия, чтобы лучше учиться, и регулярно помогала по дому. Она никогда не позволяла себе быть грубой с матерью и сознательно гасила в себе все проявления подросткового упрямства.

Прошло несколько лет, и она постепенно взяла все хозяйство в свои руки, избавив свою невротичную и беспомощную мать от всех забот. А та в свои пятьдесят с небольшим лет преждевременно состарилась и спустя еще несколько лет, не дожив даже до шестидесяти, сошла в могилу.

Пока мужчина застегивал пуговицы на ее халатике, все эти воспоминания пронеслись перед ее мысленным взором, ей стало не по себе, и она почувствовала себя маленькой и несчастной. Но, в то же время, она была заинтригована.

— Да, здесь вполне можно поговорить, — ответила, наконец, она.

— Никаких микрофонов или двухсторонних зеркал?

Она отрицательно покачала головой:

— Вы говорили что-то о моем отце...

— Вы, должно быть, не помните меня? Она внимательно посмотрела на него. Ему было, скорее всего, за шестьдесят, однако для своих лет он выглядел довольно молодо. В то же время темя у него облысело, зубы были прокуренные, на шее торчал голубой кадык, а подбородок был немного скошен. Зато в твердой еще линии рта проступала одновременно и некоторая чувственность. Нет, она совершенно не помнила его.

— Я заходил однажды к вам домой, через год после окончания войны, впрочем, с тех пор прошло столько лет! Вам было тогда пятнадцать или шестнадцать, не больше, во всяком случае, вы еще учились в школе, потому что ваша мать попросила вас в тот раз пойти делать уроки на кухню. Я знал вашею отца — мы воевали вместе. Собственно говоря, я как раз был с ним, когда он погиб.

Внезапно она напряглась и спросила:

— Чего вы хотите?

— Я хочу попросить вас кое-что сделать, за это вам заплатят, причем заплатят очень хорошо.

— Что же я должна делать?

Но тут он поднял обе руки вверх.

— Нет, не сейчас! Вы живете на Колборн-Роуд, в доме 23. А, верно?

—Да.

— Нам было бы лучше встретиться там, если вы не против.

Он пришел на следующий день под вечер и долго уговаривал ее. Когда она наконец согласилась, сделка была заключена, и ей выплатили часть денег вперед. А сегодня она сыграла ту самую роль, которую он предложил ей, и получила остальное. Теперь у нее была куча денег, заработанных достаточно легко, и все же...

Да, было маленькое «все же», которое беспокоило ее и заставляло мучиться угрызениями совести все время, пока она сидела и пила маленькими глотками китайский чай. Конечно, ей было довольно много известно теперь об этом деле, причем она сама настояла на том, чтобы знать все подробности. Но, вероятно, ей следовало спросить еще о чем-то, выяснить, какие последствия будет иметь драма, разыгранная с ее участием. А что, если все же не надо было... убивать его? Она вдруг почувствовала, что губы у нее пересохли, взяла свою сумочку, расстегнула ее и вынула из нее круглую баночку — второй раз за сегодняшний день.

Пять дней спустя после описываемых событий детектив из управления полиции «Темз-Вэлли» главный инспектор Морс сидел в своем офисе в Кидлингтоне. Душа его была неспокойна, он испытывал некоторую раздвоенность. С одной стороны, он был не вполне доволен своим нынешним состоянием, с другой стороны, он почти впал в депрессию. Дело в том, что как раз сегодня утром он дал себе торжественную клятву начать новую жизнь и провести день совершенно иначе. Его потребление пищи, табака и алкоголя в последнее время отличалось только все большей степенью неумеренности — вот почему в возрасте пятидесяти двух лет он еще раз пришел к заключению, что несколько дней добродетельного, причем полного воздержания не повредят ни его желудку, ни легким, ни печени.

Таким образом, он явился к себе в офис, не имея с вечера и маковой росинки во рту. Утром он выбросил полпачки сигарет, а также оставил свой полупустой бумажник на столике возле кровати, сказав про себя: «Изыди, сатана!» Сначала все шло на удивление хорошо, но примерно в половине двенадцатого в управление полиции позвонил ректор Лонсдейл-колледжа и пригласил Морса к себе на ленч.

— Встретимся у меня в половине первого, согласны? Выпьем сначала чего-нибудь, а потом пойдем подкрепимся.

— С удовольствием, — ответил Морс, вслушиваясь в свои слова.

Направляясь к первому дворику, где находилась квартира ректора, Морс прошел мимо двух молоденьких студенток, которые стояли и оживленно болтали о чем-то.

— Первое место, скорее всего, займет Розмари, как ты считаешь? Если она не...

— Что ты! Она сказала мне, что жутко напутала в своей письменной работе.