Рекс Стаут - Золотые пауки

— Отлично. Значит, вы живете здесь?

— Да.

— Другой образец. Где вы были во вторник от шести до семи вечера?

Она села и, склонив голову набок, посмотрела на меня.

— Вы правы. Они спрашивали и об этом. Зачем?

Я пожал плечами.

— Просто я показываю сам, что знаю, какие вопросы может задавать полиция.

— Но всё-таки почему вы спросили про вторник?

— Сперва скажите, как вы ответили на этот вопрос полиции?

— Я не могла на него ответить, пока не вспомнила. В этот день миссис Фромм отправилась на собрание в АСПОПЕЛ. Она разрешила мне взять её машину, и весь вечер я гоняла по городу в поисках двух эмигрантов, которым АСПОПЕЛ собиралась оказать помощь. Однако мне так и не удалось их разыскать, и около полуночи я вернулась домой. Мне было трудно дать отчёт о каждой проведенной в тот вечер минуте, и я даже не пыталась вспомнить. Почему я должна думать об этом? Но что всё-таки случилось во вторник между шестью и семью часами?

Я посмотрел на неё.

— Давайте договоримся так: вы скажете мне, где была миссис Фромм между тремя пятнадцатью и пятью часами и какие письма она продиктовала от пяти до шести, какие телефонные звонки сделала, и тогда я расскажу вам, что случилось во вторник.

— Опять образцы вопросов, которые задавала полиция?

— Естественно. Но эти вопросы мне нравятся.

— Миссис Фромм никуда не звонила. Она дала мне список и просила обзвонить всех значащихся там лиц — их было двадцать три — и распространить среди них билеты на театральное представление в пользу Майлстоунской школы. Полиция имеет этот список. Письма она продиктовала самые обычные, деловые, мистер Горан и мистер Кюффнер посоветовали мне снять с них копии для полиции. Так я и сделала. Если вы хотите…

— Оставим это. Что делала миссис Фромм в промежуток времени после ухода из АСПОПЕЛ и до возвращения домой?

— Я знаю только, что она была в магазине на Мэдисон-авеню, купила несколько пар перчаток — она показала их мне — и звонила в контору Поля Кюффнера. Что она делала ещё, я не знаю. Так что же произошло во вторник?

— На углу Девятой авеню и Тридцать пятой улицы под красным светом остановилась машина, и женщина, сидевшая за рулем, попросила мальчика позвать полицейского.

Она сморщила брови.

— Ну и что?

— Я вам все рассказал.

— Но при чем тут это?

Я покачал головой.

— Это не было в условиях нашего договора. Я обещал вам рассказать, что случилось во вторник, и только. Это очень запутанное дело, мисс Эстей, и если хотите, можете сообщить полиции о том, что поведал вам Арчи Гудвин. Там не понравится, что я рассказываю лицам, находящимся на подозрении, о том, как…

— Но я не на подозрении!

— Простите! Я подумал, что вы на подозрении. Во всяком случае, я…

— Но почему я должна находиться на подозрении?

— Хотя бы потому, что вы были близки к миссис Фромм и знаете, где она была вчера вечером и где она могла оставить свою машину. Возможно, что мистер Вулф посмотрит на это иначе. Если вы измените ваше намерение и приедете повидать его сегодня после ужина или завтра утром — скажем, в одиннадцать часов, когда он будет свободен, — то он, если будет в настроении, выложит вам все. Он гений, поэтому никогда нельзя предсказать, что он сделает. Если вы…

Дверь распахнулась, и я замолчал. В комнату вошёл человек и сразу же начал что-то говорить мисс Эстей, но, увидев, что она не одна, оборвал свою речь и воззрился на меня.

Когда стало ясно, что ни она не представит нас, ни он не спросит фамилию незнакомого ему человека, я сам растопил лед.

— Меня зовут Арчи Гудвин. Я служу у мистера Ниро Вулфа. — Увидев выражение его лица, я пояснил: — Это маскарадный костюм.

Он направился ко мне с протянутой рукой. Я учтиво привстал и пожал её.

— Поль Кюффнер, — представился он.

Небольшого роста, он достигал мне до кончика носа. Узкие тёмные усики, подстриженные параллельно толстым губам; я бы не назвал его хорошо вылепленным; не вполне подходящая внешность для человека, занимающегося рекламой и общественными связями, но, признаюсь, я настроен предубежденно к усам, походящим на выщипанные брови.

Он улыбнулся, выказывая мне свою симпатию и одобрение всему тому, что я когда-либо сказал или сделал, и понимание возникшей передо мной проблемы.

— Сожалею, что помешал вам и вынужден увести мисс Эстей, но кое-какие срочные дела… Пойдемте наверх, мисс Эстей.

Это было проделано превосходно. Вместо того, чтобы сказать: «Убирайтесь из этого дома и дайте мне возможность расспросить мисс Эстей, какого чёрта вам тут надо», — а именно это он и хотел сказать. Так нет же, я был ему слишком мил, чтобы он позволил себе сказать что-либо, могущее оскорбить мои чувства.

Когда мисс Эстей поднялась со стула и вышла, он последовал за ней. В дверях обернулся:

— Было очень приятно познакомиться с вами, мистер Гудвин. Я много наслышан о вас и о мистере Вулфе. Весьма сожалею, что наша встреча произошла в столь тяжкую минуту. — Он исчез за дверью, но его голос ещё доносился до меня: «Пекэм, Пекэм! Мистер Гудвин уходит. Спроси, не нужно ли остановить для него такси».

Отличная, чистая работа!

Я вернулся домой вовремя, чтобы присутствовать при инструктаже. Сол и Орри были уже у нас, ожидали, когда появится Фред. Поздоровавшись с ними, я обратился к Вулфу, восседавшему за своим столом.

— Я видел её и имел с ней беседу, но…

— Какого дьявола ты так вырядился?!

— Я гробовщик.

Вулф состроил гримасу.

— Что за отвратительное слово! Рассказывай.

Я сделал подробный доклад, но у Вулфа возникли вопросы. Ни один из них ни к чему ни привёл, так как я уже изложил ему все факты, а моё впечатление от Джин Эстей и Поля Кюффнера ничем не могло ему помочь. Но тут пришёл Фред, и Вулф, оставив меня в покое, велел им всем придвинуть стулья ближе к его столу.

Эта троица внешне не производила особого впечатления.

Сол Пензер с крупным носом, господствующим на узком лице, в коричневом костюме, нуждавшемся в утюжке, мог показаться постороннему глазу мелким служащим или даже подметальщиком улиц. Но в действительности Сол был искуснейшим оперативником, лучшим в городе, и его талант в наружной слежке, который Ниро Вулф восхвалял в разговоре с Питом Дроссосом, был лишь одной из граней его дарования. Любое сыскное агентство в городе согласилось бы платить ему тройное жалованье.

В грузном Фреде Даркине могли бы уместиться два Сола, но только не по способностям. Фред мог вполне вести наружную слежку, был исполнителен, настойчив, и на него можно было положиться в рядовом деле, но звезд с неба он не хватал.

Что касается Орри Кэтера, то, когда он возникал перед вами с доверчивым взглядом темно-карих глаз и самодовольной улыбкой изогнутых губ, у вас не возникало никакого сомнения, что больше всего его интересует одно — поняли ли вы, как он красив. Конечно, это сбивало с толку любого человека: создавалось впечатление, что в присутствии Орри нет никакой необходимости следить за каждым своим словом, и это было роковой ошибкой, так как Орри никогда не забывал о своём долге детектива.