Рекс Стаут - Второе признание

— Прошу прощения. Я кое-что подсчитывал. Две статьи по две тысячи слов каждая — четыре тысячи слов. Пятнадцать тысяч — это выходит по три семьдесят пять за слово. И он даже ничего не пишет сам. Если вы хотите стать газетным негром…

— Пора спать.

— Да, сэр. Напишите вторую порцию, что делаем дальше?

— Ничего. Сидим и ждем.

— Черт подери, если это не сработает…

Он пожелал мне спокойной ночи и отправился к лифту.

На следующий день, в пятницу, были надиктованы, отпечатаны и отредактированы еще две статьи. Вторую мы отправили Лону Коэну, третью заперли в сейф. В них описывался период со Дня выборов до конца года, и хотя имен и адресов в них не было, почти все остальное — было. Они меня даже заинтересовали, хотелось узнать, что же будет дальше.

Боссы Лона с удовольствием взяли этот материал на условиях Вулфа, включая защиту от обвинений в клевете, но печатать решили с воскресенья. Статью они поместили на первой странице, предварив ее тремя броскими заголовками:

В КАКИЕ ИГРЫ ИГРАЮТ АМЕРИКАНСКИЕ

КОММУНИСТЫ

РОЛЬ КРАСНОЙ АРМИИ В ХОЛОДНОЙ ВОЙНЕ

ИХ ШТАБ В США

Мелким шрифтом шло предисловие:

«Газетт» представляет первую из серии статей, показывающих, как американские коммунисты помогают России вести холодную войну и готовиться к горячей. Все в этих статьях подлинное. По понятным причинам мы не называем их автора, но у «Газетт» есть надежная гарантия их подлинности. Мы надеемся раскрыть в этих статьях и самые последние деяния «красных», включая их тайные встречи до, во время и после знаменитого судебного процесса в Нью-Йорке. Вторая статья будет опубликована завтра. Не пропустите!»

Потом, практически без изменений, шел надиктованный Вулфом текст.

Я бы с удовольствием попридержал имеющиеся у меня сведения и выдал бы их потом так, чтобы представить уловку Вулфа в наивыгоднейшем свете, но я рассказываю то, что знал тогда сам, и придерживать мне просто нечего. Это относится к пятнице, субботе, воскресенью и понедельнику, вплоть до половины девятого вечера. Вам известно все, что было известно мне, впрочем, могу добавить вот что: третья статья была отредактирована в воскресенье и попала на стол Лону на следующее утро, официальный отчет Уэйнбаха о камне подтвердил неофициальный, добиться чего-то большего никто не пытался. Вулф в эти четыре дня был раздражительным как никогда. Я понятия не имел, чего он хотел добиться, выдавая семейные тайны коммунистов и работая газетным негром на мистера Джонса.

Признаюсь честно: вникнуть в суть я пытался. К примеру, когда в пятницу с утра Вулф поднялся в оранжерею, я тщательно проверил фотографии а ящике его стола, но все были на месте. Ни одна не исчезла. И еще раз-другой я делал практические шаги, чтобы разобраться в его сценарии, но попытки эти провалились. К понедельнику я, как сумасшедший, кидался на прибывшую почту и быстро ее проглядывал, надеясь отыскать какую-то подсказку, выбегал на всякий звонок в дверь, рассчитывая на телеграмму, хватал телефонную трубку; я сказал себе: эти статьи — просто наживка, а сами мы сидим на бережку с удочкой и ждем, вдруг на эту наживку кто-нибудь клюнет! Уж серьезная рыба не клюнет, это точно, разве кто-то пришлет письмо, телеграмму или просто позвонит.

В понедельник вечером, сразу после ужина, Вулф в кабинете передал мне густоисписанный лист из его блокнота и спросил:

— Почерк разберешь, Арчи?

Вопрос был риторическим, потому что почерк его разобрать не сложнее, чем машинописный текст. Я все прочел и сказал:

— Да, сэр, тут все понятно.

— Перепечатай это на фирменном бланке «Газетт», включая подпись. Потом покажи мне. Потом положи в конверт «Газетт» и отправь мистеру Альберту Энрайту, Коммунистическая партия США, Восточная Двенадцатая улица, дом тридцать пять. Печатай в двух экземплярах, через один интервал.

— Может быть, сделать пару-тройку ошибок?

— Не обязательно. Ты в Нью-Йорке не единственный, кто умеет хорошо печатать.

Я пододвинул к себе машинку, достал лист бумаги, заправил его и застучал по клавишам. В результате получился вот такой текст:

«27 июня 1949 года

Дорогой мистер Энрайт,

посылаю вам это письмо, потому что мы однажды встречались, а еще два раза я слышал, как вы выступали на собрании. Вы меня, конечно, не запомнили, мое имя вам тоже ничего не скажет.

Я работаю в «Газетт». Вы, конечно, читали статьи, которые выходят с воскресенья. Сам я не коммунист, но многие коммунистические идеи мне близки и понятны, и сейчас к ним, по-моему, относятся чересчур несправедливо, к тому же я терпеть не могу предателей, а человек, который дает материал для статей в «Газетт», — безусловно, предатель. Я думаю, вы имеете право знать, кто он. Я никогда его не видел, скорее всего, в здании газеты он никогда не появлялся, но я знаю своего коллегу, который вместе с ним пишет эти статьи, и мне случайно в руки попал фотоснимок, который, я думаю, вам поможет, и я прилагаю его к этому письму. Мне известно, что эта фотография находилась в папке, посланной руководству и призванной доказать достоверность статей. Это все, что я могу вам сказать, иначе вы можете догадаться, кто я, а этого мне бы не хотелось.

Желаю вам больше сил в вашей борьбе с империалистами, монополистами и поджигателями войны.

Ваш друг».

Я поднялся, передал текст Вулфу и вернулся за машинку, чтобы надписать конверт. В письме я не сделал ни одной ошибки, а на конверте взял и ошибся, вместо «коммунистической» вышло «коумнистической», пришлось взять другой. Это меня не огорчило, все-таки я был слегка взвинчен. Через минуту выяснится, какая фотография ляжет в конверт, если, конечно, мой хитроумный босс не выставит меня за дверь.

Не выставил, но ничего для себя нового я не открыл. Из ящика он, порывшись, достал фотографию и передал ее мне:

— Вот, вложи в конверт и отправь так, чтобы дошло сегодня.

Это был лучший из снимков партийного билета Уильяма Рейнолдса, номер 128-394. Я, испепеляя его взглядом, положил фотографию в конверт, запечатал его, наклеил марку и вышел из дома. Чтобы подышать свежим воздухом, я пошел на почту в сторону Таймс-сквер.

От Вулфа я в тот вечер уже ничего не ждал и оказался прав. Мы относительно рано легли спать. Раздеваясь, я все-таки пытался сложить части этой головоломки, но ничего не получалось. С основной уликой все было ясно, а что дальше? Мы снова будем сидеть и ждать? Как выяснится, что Уильям Рейнолдс вовсе не Уильям Рейнолдс, как, когда, почему и с чьей помощью? Забравшись под простыни, я выкинул эти мысли из головы: надо было как следует выспаться.

На следующий день, во вторник, все поначалу шло к тому, что мы собирались именно сидеть и ждать. Впрочем, умирать от скуки было некогда: то и дело трезвонил телефон. В утреннем выпуске «Газетт» напечатали третью статью, и редакция приставала с ножом к горлу, требуя продолжения. Вулф велел мне тянуть время. Лон два раза звонил до десяти утра, а потом один за другим выходили на связь остальные: управляющий редактор, исполнительный редактор, издатель — словом, все. Статья была нужна им позарез, и у меня даже мелькнула мысль написать ее самому и сбыть за пятнадцать тысяч долларов ко всеобщей радости и тут же все деньги прогулять.