Джун Томсон - Тайны Шерлока Холмса (сборник)

Я искренне оплакивала смерть крестной, но весть о доме и постоянном доходе пришлась как нельзя кстати. Мы с Гарольдом очень переживали за свое будущее. Как вам, не сомневаюсь, известно по собственному опыту, доктор Уотсон, на пенсию даже одному прожить непросто, не говоря уже о том, чтобы содержать жену.

– Разумеется, – с готовностью кивнул я, вспомнив бедственное положение, в котором очутился по возвращении в Англию [13]. – Впрочем, прошу вас, продолжайте, миссис Уорбертон. Насколько я понимаю, вы согласились с условиями завещания вашей крестной?

– В конечном счете – да, хотя Гарольд явно не горел желанием возвращаться в Англию. Впрочем, ни я, ни он не могли похвастать большим состоянием. Моя семья никогда не была особенно богатой, а отец Гарольда незадолго до смерти неудачно играл на бирже и потерял практически все, что имел. И после продолжительных колебаний Гарольд наконец согласился, что мы должны принять все условия. Итак, он подал в отставку, и мы забронировали места на пароходе «Принцесса Востока». И знаете, даже после того, как мы выкупили билеты и упаковали вещи, мне казалось, что Гарольд в любой момент может передумать. Складывалось впечатление, что перспектива возвращения в Англию удивительным образом страшит и тревожит его, однако все мои попытки объясниться наталкивались на один ответ: у него с родиной связаны малоприятные воспоминания.

Я знаю, доктор Уотсон, вы человек занятой, поэтому постараюсь изложить последующие события как можно более кратко. Мы приехали в Англию и поселились в доме моей крестной, где зажили в мире и довольстве. Здоровье мужа постепенно шло на поправку. Счастье наше омрачала лишь одна странность Гарольда – тяга к замкнутой жизни. Он наотрез отказывался даже изредка ездить в театр или посещать музеи. Более того, он не желал видеть старых друзей, включая вас, насколько я поняла, хотя высказывался на ваш счет очень тепло.

– Я был бы рад с ним снова встретиться, – промолвил я, тронутый словами миссис Уорбертон. – Если бы я знал, что он в Лондоне, непременно бы ему написал и предложил повидаться. Впрочем, простите, что перебил вас. Вы говорили, что ваш муж подвержен приступам безумия. Когда именно это началось? В Индии?

– Нет. Вплоть до недавнего времени муж не выказывал никаких признаков сумасшествия. Если быть точной, все началось два дня назад. Как водится, после завтрака Гарольд удалился к себе в кабинет, где работал над книгой об истории своего полка. Когда доставили почту, я решила отнести ее мужу сама: он очень не любил, чтобы его беспокоила служанка. Гарольд был в превосходном расположении духа. Почтальон принес всего два письма: одно, насколько я полагаю, содержало счет из бакалейной лавки, а вот почерк на втором конверте я не узнала. Ни у меня, ни у Гарольда близких друзей и родственников в Англии нет, нам почти никто не пишет, и поэтому я обратила на второй конверт особое внимание. Судя по штемпелю, оно было отправлено из Гилфорда, что мне показалось несколько странным, ведь у нас нет знакомых в графстве Суррей.

Приблизительно через полчаса, в одиннадцать утра, я снова пошла к мужу, чтобы отнести ему чашечку кофе. Мне сразу бросилась в глаза разительная перемена, случившаяся с ним. Он в сильном волнении мерил шагами комнату. Гарольда буквально трясло, он был не в состоянии связать двух слов. Сперва я подумала, что у него приступ лихорадки, и собралась было позвать служанку, но тут он разрыдался и умолял меня этого не делать.

Только тогда он рассказал мне, что с детства страдает эпизодическими приступами безумия. Еще за несколько дней до случившегося он почувствовал первые симптомы приближающегося припадка и потому написал в частную клинику, которую ему рекомендовал один знакомый врач, с просьбой как можно скорее принять его туда. Все это Гарольд хранил в тайне, не желая меня расстраивать. Кроме того, он искренне надеялся, что симптомы постепенно сойдут на нет и тогда он отменит все договоренности. Увы, этого не случилось, так что днем за ним пришлют экипаж, который отвезет его в клинику. Гарольд рассчитывал, что курс лечения продлится около двух недель. Поскольку лечение подразумевает абсолютный покой, мне запрещалось его навещать. Я не имею права даже писать ему письма. Более того, Гарольд отказался назвать мне фамилию врача, рекомендовавшего ему клинику. Насколько я понимаю, это были не вы, доктор Уотсон?

– Ну конечно же! – воскликнул я. – Как я вам уже сказал, я даже понятия не имел, что ваш муж вернулся в Англию. Какая удивительная история, миссис Уорбертон. Скажите, пожалуйста, а ваш муж прежде выказывал какие-нибудь симптомы приближающегося приступа, о которых он вам говорил?

– Нет, никогда. Вплоть до настоящего момента его поведение представлялось мне абсолютно нормальным.

– В таком случае не показались ли вам подозрительными этот неожиданный приступ и решение Гарольда пройти курс лечения в клинике?

– Показались, но не сразу, а потом. Поначалу я была слишком потрясена и совсем потеряла голову. Я страшно переживала за мужа, а тут еще и вещи ему в клинику собирать надо. Гарольд пребывал в таком состоянии, что расспрашивать его о чем-то представлялось совершенно бессмысленным. Он был столь взволнован, что я не стала требовать от него дальнейших объяснений. Да и времени на разговоры не оставалось. Вскоре к дому подъехал закрытый экипаж, из которого вышел мужчина, видимо сопровождающий, и усадил в карету Гарольда. После этого экипаж немедленно уехал.

Только когда карета скрылась из виду, я смогла собраться с мыслями. Именно в этот момент меня охватило некое дурное предчувствие. Поскольку приступ случился вскоре после того, как я отнесла мужу почту, я вернулась в кабинет Гарольда, чтобы отыскать письмо из Гилфорда. Я заподозрила, что именно оно и спровоцировало припадок. На столе мужа я отыскала счет из бакалейной лавки, но второго письма нигде не было. Тщательно все осмотрев, я обнаружила за каминной решеткой обугленные остатки бумаги. Поскольку сейчас лето, в камине огонь мы не разводили. Когда я прикоснулась к бумаге, она рассыпалась, обратившись в пепел. Остался только один маленький клочок, который не тронуло пламя. Я его принесла с собой.

– Вы позволите на него взглянуть? – спросил я.

Миссис Уорбертон открыла сумочку, извлекла из нее простой конверт и протянула его мне.

– Тот самый клочок бумаги – внутри, – пояснила она. – Туда же я положила крошечную веточку мирта, которую также отыскала в очаге. Видимо, она была вложена в письмо, полученное Гарольдом, вот только зачем – ума не приложу.

Открыв конверт, я аккуратно высыпал его содержимое на стол и увидел веточку с темно-зелеными, частично обугленными листочками и клочок бумаги, почерневший по краям, размером не более монеты в два шиллинга, на котором я сумел разобрать буквы «ви», после которых было написано нечто вроде «ус».