Рекс Стаут - Игра в пятнашки (сборник)

Сержант крякнул, отнюдь не любезно, посмотрел на мои наручники, извлек связку ключей и, воспользовавшись одним из них, освободил мне руки. Я никогда не встречал капитана ни до, ни после того и даже не знаю его имени, но если вас вдруг закуют в наручники и оставят томиться посреди полицейского управления, потребуйте позвать вам капитана лет пятидесяти – пятидесяти пяти, с большим красным носом, двойным подбородком и в очках с металлической оправой.

Чуть позже появился другой сержант с распоряжениями, и меня сопроводили вниз и наружу, до Леонард-стрит, в вотчину окружного прокурора, где отвели в какой-то кабинет. Там мне наконец-то уделили хоть какое-то внимание – детектив из убойного отдела по фамилии Рэндалл, которого я даже немного знал, и помощник окружного прокурора Мандельбаум – этого я видел впервые. Они долбили меня часа с полтора без всякого толку, за исключением одного: я заподозрил, что обвинений мне все-таки не предъявят. Удаляясь, они даже не потрудились приставить ко мне охранника, а просто велели ждать. Когда я посмотрел на часы в третий или четвертый раз после их ухода, стрелки показывали без четверти шесть.

Как уже говорил, я скучал, был разочарован и хотел есть. Из-за стычки с Роуклиффом целый день пошел коту под хвост, и других пунктов в отчете не предвиделось. В половине восьмого мне предстояло встретиться с Лоном Коэном, дабы угостить его обещанным стейком, а затем забежать домой, собрать вещички и отправиться на поиски отеля.

Все бы ничего, вот только я понятия не имел, до какого состояния копы довели Вульфа. Весьма вероятно, что, когда я заявлюсь домой, он будет меня поджидать не с самыми лучшими намерениями.

Я не имел ничего против ночевки в отеле, но не представлял, что́ буду делать, когда придется убраться оттуда поутру. Есть ли у меня хоть какие-то планы?

Я решил покончить с неопределенностью, раздобыв какой-нибудь намек у Лона, а для этого позвонить ему, не дожидаясь семи. В кабинете, где меня оставили, телефона не было. Я встал и вышел в коридор, посмотрел по сторонам и двинулся налево.

Двери попадались с обеих сторон, но сплошь закрытые. Я же предпочел бы наткнуться на открытую дверь, за которой маячит телефон, и продолжал идти. Безуспешно.

Однако в самом конце коридора слева обнаружилась дверь, приоткрытая сантиметров на десять, и, когда я подошел поближе, оттуда до меня донесся голос. Именно это событие, происшедшее без четырнадцати шесть, я упоминал выше. Через двенадцать шагов голос стал внятным, через пять – узнаваемым, а в пятнадцати сантиметрах до щели слова зазвучали уже совершенно отчетливо.

– Весь этот спектакль, – вещал Ниро Вульф, – основан на идиотском допущении – вполне естественном и даже неизбежном, поскольку тупее мистера Роуклиффа в вашем ведомстве никого не сыскать, – на допущении, будто мы с мистером Гудвином – кретины. Я вовсе не отрицаю, что в прошлом порой не особо с вами откровенничал. Готов даже признать вам в угоду, что жульничал и дурачил вас ради собственных целей, но лицензию у меня еще не отобрали. И вы прекрасно понимаете – почему. Потому, что в конечном счете пользы я вам принес больше, чем причинил вреда… Не обществу, это совсем другое дело, но вам, мистер Кремер, и вам, мистер Боуэн, и, конечно же, всем остальным.

Значит, среди слушателей находился и сам окружной прокурор.

– И потому еще, что я всегда знал, где остановиться, и мистер Гудвин тоже. Это наш непревзойденный рекорд, и вам это известно. И что же происходит сегодня? Следуя своему привычному распорядку, в четыре часа я поднимаюсь в оранжерею для двух часов отдыха. Пробыв там совсем недолго, я вдруг слышу какой-то шум и отправляюсь выяснить, в чем дело. А это мистер Роуклифф. Воспользовавшись отсутствием мистера Гудвина, которого он боится и которому имеет наглость завидовать, он силой ворвался в мой дом и…

– Это ложь! – раздался голос Роуклиффа. – Я позвонил и…

– Молчать! – взревел Вульф, и мне даже показалось, что дверь чуть качнулась и щель сузилась. Через мгновение он продолжил, не во весь голос, но и не шепотом: – Как вам всем известно, полицейский имеет не больше прав войти в чужое жилище, чем любой обычный гражданин, за исключением особых, оговоренных законом обстоятельств. Однако данное право зачастую узурпируется, как это произошло сегодня, когда мой повар и эконом отпер дверь, а мистер Роуклифф налег на нее и, невзирая на сопротивление, вломился в мой дом, отмахнулся от моего наемного служащего и, игнорируя все протесты, незаконно поднялся на третий этаж, ворвался в оранжерею и нарушил мое уединение.

Я прислонился к косяку, устраиваясь поудобнее.

– Он был настолько туп, что рассчитывал, будто я стану с ним разговаривать. Естественно, я приказал ему убираться вон. Он настаивал, что я должен ответить на его вопросы. Когда же я вновь отказал ему и повернулся, чтобы уйти, он преградил мне путь, продемонстрировал ордер на мой арест, как важного свидетеля по делу об убийстве, и положил мне на плечо руку. – Внезапно его голос стал тише и заметно холоднее. – Я никому не позволю прикасаться ко мне, джентльмены. Мне не нравится, когда ко мне прикасаются, особенно столь недостойные личности, как мистер Роуклифф. Я такого не потерплю. Я велел ему сообщить, какими полномочиями наделяет его ордер, как можно короче и не прикасаясь ко мне. Не я один столь чувствителен к враждебным прикосновениям, это характерно для всех живых существ. Данную деталь я упоминаю только в качестве одной из причин, заставивших меня отказаться от разговора с мистером Роуклиффом. На основании ордера он арестовал меня, вывел из моего дома и в полицейской машине-развалюхе с упрямым и припадочным водителем привез в это здание.

Я закусил губу. Хотя тот факт, что босса тоже сцапали и пасовали от одной инстанции к другой, был не лишен очарования, ответственность за это отчасти лежала на мне, что сводило все веселье на нет. Поэтому я и не веселился. Я слушал.

– Я снисходительно полагал, что за бешеным рвением мистера Роуклиффа стоит некое крупное недоразумение, быть может даже простительное. Однако от вас, мистер Боуэн, я узнал, что причина кроется всего лишь в безумном припадке дурости. Обвинять мистера Гудвина в том, что он будто бы выдавал себя за полицейского, это недомыслие. Мне неизвестно, что́ он говорил или делал, но в этом и нет необходимости. Я знаю мистера Гудвина. Он просто не способен на подобное слабоумие. Обвинять его в предоставлении ложной информации от моего имени, может, и не совсем недомыслие, но все же наивность. Вы подозреваете, будто меня нанял кто-то, оказавшийся причастным – невольно или умышленно – к убийству мисс Идз и миссис Фомос. По вашему мнению, я утаиваю сей факт и это я послал сегодня в то место мистера Гудвина, который, отрицая мое участие в деле, тем самым лжет.