Дэвид Дэвис - Шерлок Холмс против графа Дракулы (сборник)

Я был потрясен не только этими ужасными действиями, но и тем, как холодно и бесстрастно описывал их Ван Хельсинг.

– Это тяжелое, отвратительное занятие, доктор, – увидев мою реакцию, сказал он, – но оно абсолютно необходимо. Дело не терпит отлагательств, его нужно закончить сегодня же, пока женщина-вампир не совершила новых преступлений.

– Но почему нужно делать это именно на закате? – спросил Холмс, не в силах скрыть в голосе нотку скептицизма.

Я понимал, что он никак не может примириться с мистической природой этого дела. Несмотря на то что все факты подтверждали теорию Ван Хельсинга, она была настолько чужда научному и практическому складу Холмса, что признание ее он считал почти невозможным.

– Восход и закат – самое эффективное время для уничтожения вампира. Это наиболее таинственная часть суток, когда силы добра и зла имеют равную власть и равновесие легко нарушить.

– И все-таки, рассуждая логически, – вмешался я, – разве дневные часы не более подходящее время?

– В сверхъестественных делах не стоит слишком полагаться на логику, доктор. – Он улыбнулся мне мягкой, снисходительной улыбкой. – Не думайте, что в дневное время силы зла немощны. Они обороняются и поэтому настороже. При ярком солнечном свете входить в склеп куда опасней, чем на заре. Прошу вас, верьте мне, доктор, – мои знания основаны на практическом опыте.

Я молча кивнул. За окном слышался отдаленный шум Стрэнда, грохот экипажей, выкрики уличных продавцов – обыкновенная суета людей, занятых каждодневными делами, – но я чувствовал себя совершенно отрезанным от этого реального мира. Я окинул взглядом посетителей за соседними столиками, которые с довольным видом утоляли свой аппетит, не подозревая о кошмарной правде, известной нам троим. Наверняка, размышлял я, все это – какой-то отвратительный сон, скоро я проснусь в своем кресле у камина на Бейкер-стрит, и ко мне вернется мой уютный, лишенный неожиданностей, мир.

Мысли мои были прерваны появлением официанта с нашим ленчем. У каждого из нас пропало желание есть, рассеянно ковыряясь в тарелках, мы погрузились в молчание. Мысли о предстоящем деле отнюдь не способствовали пищеварению.

Я с тревожным предчувствием пытался представить, какие ужасные испытания ожидают нас на пути к завершению этого таинственного дела.

День клонился к вечеру, и серое ноябрьское небо наливалось свинцом, когда Холмс, Ван Хельсинг и я вошли на территорию кладбища Белмаунт через узкие деревянные ворота. Петли громко заскрипели, словно на что-то жалуясь.

Место было унылое и открытое. Меркнущий свет превращал надгробия в зловещие силуэты, между голых деревьев, растущих по сторонам кладбища, взметая кипы опавших осенних листьев, метался порывистый ветер.

Мы с Холмсом провели остаток дня, мысленно готовясь к предстоящему делу. Ван Хельсинг был занят более практической подготовкой, результаты которой он принес с собой в объемистом медицинском саквояже.

Где-то неподалеку заухала сова.

– Она чувствует приближение ночи. Скоро совершенно стемнеет, и силы зла восторжествуют, – спокойно заметил голландец.

«Исчезнет без следа дневная благодать,

Когда в ночи охоту начинает тать», – продекламировал Холмс. – Как вы знаете, профессор, я – человек не суеверный, но, право, в ваших словах есть нечто пугающее. Общепризнан тот факт, что большая часть преступлений совершается ночью. Темнота – лучший союзник преступника, его защита и укрытие.

Вновь заухала сова.

– Эта птица определенно с нетерпением ожидает ночи, – пробормотал я.

– Она готовится к охоте – и не только она, – заметил Ван Хельсинг. – Холмс, ведите нас к склепу Маркэмов.

Мы молча пороследовали через кладбище за Холмсом, несущим фонарь. Многие надгробия были полуразрушенными, покосившимися, а неухоженные могилы заросли сорняками. Увы! Грустное напоминание о том, как быстро забывают мертвых.

– Вот он. – Холмс поднял фонарь.

Тусклые лучи осветили небольшое приземистое строение в углу кладбища.

Пока мы подходили к склепу, я мельком взглянул на двух своих компаньонов. У обоих на лицах было выражение мрачной решимости. Мы спустились по нескольким ступенькам, ведущим ко входу. Ржавые железные воротца, к моему удивлению, легко распахнулись. Ван Хельсинг с Холмсом обменялись понимающими взглядами.

Едва мы вошли внутрь, как наших ноздрей коснулся тлетворный дух смерти. Мимо ног засновали мыши и крысы, потревоженные нашим появлением. В плоском потолке было проделано небольшое круглое оконце с витражом, и слабо окрашенный кружок света падал на дубовый гроб, установленный на каменную плиту в центре склепа. Вдоль двух стен шли каменные скамьи, на которых стояли покрытые паутиной гробы почивших поколений Маркэмов. Скудный свет от фонаря Холмса наполнял помещение мрачным свечением, на стены и потолок падали наши искаженные, причудливые тени.

Наши взгляды, как по команде, обратились к гробу. В отличие от остальных, на нем не было заметно следов времени. Холмс поднес фонарь ближе, и мы увидели на крышке латунную дощечку с именем Виолетты Маркэм.

Поставив саквояж на пол, Ван Хельсинг проворно снял крышку гроба, и мы увидели его обитательницу. Я мысленно готовился к этому зрелищу, но в тот момент не смог сдержать дрожи. Завернутая в запятнанный кровью саван, там лежала молодая девушка, напавшая на нас прошлой ночью. Глаза ее были закрыты, но веки трепетали от быстрого движения зрачков под ними. Ее призрачно бледные черты выражали одновременно покой и жестокость. Если не считать темного шрама в форме креста на лбу, кожа ее была безупречно гладкой, полные губы сохраняли ярко-красный оттенок. В уголке рта был заметен след запекшейся крови.

Ван Хельсинг склонился над девушкой и приподнял ее верхнюю губу, обнажив клыки, более длинные и острые, чем обычно бывают у людей. Скорее они походили на клыки животного.

– С помощью них она получает доступ к крови жертвы, – пробормотал он.

Мы с Холмсом, не отрываясь, смотрели на существо в гробу. Никогда прежде в совместных приключениях не доводилось нам видеть ничего подобного.

Вдруг от порыва ветра со звоном захлопнулись воротца склепа. Этот шум, казалось, побудил Ван Хельсинга к действию.

– Пора, – отрывисто произнес он. – Иначе скоро она восстанет вновь.

Словно завороженный, я смотрел, как профессор достает из саквояжа большой молоток и деревянный кол с заостренным концом около фута длиной.

– Посветите, Холмс.

Мой друг поднес фонарь ближе к гробу.

Я подался вперед, в тусклый кружок света.

– А другого способа нет? – все еще надеясь избежать предстоящего, уму не постижимого действа, спросил я.