Рекс Стаут - Знают ответ орхидеи (сборник)

На его брелоке обнаружили ключ от входной двери дома 171 по Восточной Пятьдесят второй улице, где лифт находился на самообслуживании и не имелось привратника.

И блюстители законности из офиса окружного прокурора, и копы из отдела по расследованию убийств, и газетчики, и миллионы честных граждан негодовали, ибо Питер Хейз не захотел играть в их игру. Прокуратура и полицейские лишились возможности подвергнуть проверке его версию случившегося, газеты – дать ее детальный анализ, сделанный экспертами, а честные граждане – поспорить на сей счет.

Дело в том, что обвиняемый не представил никакой версии. Со дня ареста до самого дня вынесения вердикта присяжными он вообще отказывался говорить. И лишь по настоянию адвоката ответил на один-единственный вопрос окружного прокурора, да и то в частной беседе: стрелял он в Моллоя или нет? Сказал – нет.

В таком случае как и зачем оказался в квартире? Что за отношения связывали его с мистером и миссис Моллой? Почему на его брелоке оказался ключ от входной двери подъезда? Откуда в его кармане взялся этот самый «марли»? Никакого ответа. Ни на один из тысячи вопросов.

Остальные участники драмы оказались куда более разговорчивыми. Кое-кто из них даже попал на свидетельскую трибуну.

Прислуга Моллоя трижды за последние полгода видела, как миссис Моллой и подсудимый целовались. Хозяину она об этом не сказала, потому что любила хозяйку. К тому же прислуга считала, что это не ее дело.

Правда, мистер Моллой что-то наверняка узнал, услышал или увидел, поскольку горничная стала свидетельницей того, как он выговаривал жене и даже выкручивал ей руку, пока бедняжка не упала.

Частный детектив, нанятый Моллоем в конце ноября, засек четыре встречи миссис Моллой и Питера Хейза в ресторане, но более пикантных подробностей раздобыть не сумел. Всплыли и другие факты, но они тоже носили весьма неопределенный характер.

Главным объектом притяжения для обвинения стала вдова, Сельма Моллой, хотя она отнюдь не сделалась его главной опорой. Ей было двадцать девять, на четырнадцать лет меньше, чем мужу. Весьма фотогеничная особа, судя по снимкам в газетах. То обстоятельство, что ее привлекли в качестве свидетеля, породило бурные дебаты.

Помощник окружного прокурора добивался права задать ей кое-какие вопросы, в чем судья ему отказал. Например, вместо вопроса: «Был ли Питер Хейз вашим любовником?» пришлось довольствоваться нейтральным: «Какие отношения у вас были с Питером Хейзом?»

Вдова сказала, что очень расположена к Питеру Хейзу. Считает его хорошим другом, очень ему симпатизирует и, по-видимому, пользуется его симпатией. Отношения их не имеют ничего общего с понятием «супружеская неверность».

Что касается отношений между ней и мужем, то не прошло и года со дня их свадьбы, как она поняла: брак был ошибкой. Ей, конечно, следовало бы предвидеть это заранее. За год до свадьбы она поступила на службу к Моллою секретаршей и в общем-то догадывалась, что это за человек.

Тут обвинитель изобрел такой заковыристый вопрос: «Вы полагаете, что этого человека следовало убить?» Однако Фрейер запротестовал. И вопрос заменили на иной: «Что это был за человек?» Фрейер снова возразил, мотивируя свой протест тем, что по закону свидетель не должен высказывать собственного мнения. И снова разгорелись бурные дебаты.

В ходе следствия выяснилось, что Моллой незаслуженно обвинял жену в супружеской неверности, несколько раз бил ее, оскорблял в присутствии посторонних и ко всему прочему отказался дать ей развод.

С Питером Хейзом Сельма виделась за три дня до убийства, на новогоднем вечере, и больше не встречала его до тех самых пор, пока ее не вызвали в день убийства к следователю. Она говорила с Хейзом по телефону первого и второго января, но подробностей разговоров не помнила – речь шла о каких-то пустяках.

Третьего января, около половины восьмого вечера, ей позвонила подруга и сказала, что у нее есть лишний билет на шоу. Когда после представления миссис Моллой вернулась домой около полуночи, в квартире она обнаружила полицейских и мужа с продырявленной головой.

Фрейер не стал подвергать миссис Моллой перекрестному допросу – он обещал не делать этого Питеру Хейзу.

Вульф, который слушал очень внимательно, фыркнул, но отнюдь не насмешливо.

– А разве не адвокат разрабатывает стратегию и тактику защиты? – поинтересовался он.

– Именно адвокат это и делает, – признал Фрейер. – Когда представляется возможным.

Он уже три четверти часа пересказывал нам показания свидетелей и отвечал на возникающие по ходу вопросы, однако за все это время позволил себе лишь стакан воды.

– Но мой клиент не дал мне шанса. Я ведь говорил вам, что он очень трудный человек. Миссис Моллой была последним свидетелем обвинения. Я вызвал пятерых, но толку не добился никакого. Рассказать о них?

– Нет.

Вульф взглянул на часы. До обеда осталось двадцать минут.

– Повторяю: я прочитал отчеты в газетах. Мне хотелось бы знать, почему вы решили, что Хейз невиновен?

– Меня подвел к этому целый ряд наблюдений. Выражение его лица, тон голоса, реакция на мои вопросы и предположения, а также его высказывания, хотя они и были редкими. Но не это главное. Главное состоит в том, что уже в нашу первую беседу, на следующий день после ареста, у меня сложилось впечатление, будто он молчит из желания оградить миссис Моллой. То ли от обвинений в убийстве, то ли от всяческих осложнений или же просто от каких бы то ни было забот. Во время второй нашей беседы я добился некоторых успехов. Я сказал, что адвокат пользуется привилегией никому не раскрывать сведения, доверенные ему клиентом, и пригрозил отказаться от дела, если он и впредь будет утаивать от меня важную информацию. Он спросил, чт́о произойдет, если я откажусь от дела, а он не захочет брать другого защитника. Я ответил, что суд сам назначит ему защитника, потому что во время процесса его не могут оставить без защиты. Он поинтересовался, будет ли все, о чем мы с ним станем говорить, фигурировать на процессе. Я сказал, что фигурировать будет только то, на что я получу его согласие.

Стакан снова был наполнен водой, и Фрейер отпил из него небольшой глоток.

– Вот тут-то он мне и рассказал кое-что. Вечером третьего января он был у себя дома один. Стоило ему включить радио, чтобы послушать девятичасовые новости, как раздался телефонный звонок. Он снял трубку, и мужской голос произнес: «Пит Хейз? Это говорит друг. Я только что от Моллоев. Майк снова собирается избить жену. Вы меня слышите?» Хейз ответил, что слышит, и хотел кое-что спросить, но в трубке раздались гудки. Он схватил пальто и шляпу, выскочил на улицу, поймал такси и примчался к дому Моллоев. Открыл дверь подъезда своим ключом, поднялся на лифте на пятый этаж и, увидев, что дверь в квартиру Моллоев распахнута настежь, вошел. Моллой лежал на полу. Хейз осмотрел все комнаты, но никого там не обнаружил. Тогда он приблизился к Моллою и понял, что тот мертв. В пятнадцати футах от тела на стуле возле стены лежал револьвер. Хейз взял его и положил в карман, а сам стал оглядывать квартиру в поисках каких-нибудь улик, как вдруг в прихожей раздались шаги. Сперва он решил спрятаться, потом передумал и направился к двери. И тут вошел полицейский. Вот что рассказал мне клиент. Мне первому. Разумеется, я мог бы отыскать это самое такси, но вряд ли стоило тратиться. Ведь все могло оказаться именно так, как говорит Хейз, с той лишь разницей, что Моллой был жив, когда Хейз приехал на квартиру.