Джун Томсон - Тетради Шерлока Холмса (сборник)

Тут, к моему удивлению, раздался голос Лестрейда. С неожиданной уверенностью он заявил:

– Согласно гражданскому законодательству, воспрепятствование захоронению покойника по христианскому обряду с 1788 года, ежели я ничего не путаю, считается уголовным преступлением и наказывается двухлетним тюремным сроком.

– Отлично, Лестрейд! – с неподдельным воодушевлением воскликнул Холмс и, вновь наполнив наши стаканы, заявил: – Полагаю, тост напрашивается сам собой! За нашего великолепного инспектора Лестрейда!

– Правильно! – радостно откликнулся я.

Надо сказать, мне редко доводилось видеть людей, которые так же сияли от счастья и поминутно краснели, как наш старый друг и коллега в этот памятный вечер.

Впрочем, радуясь успешному исходу расследования и хорошим вестям о спасении и последующем счастливом замужестве мадемуазель Карэр, мы совсем позабыли о другой участнице этого дела, мадам Монпенсье. К немалому моему изумлению, напомнил о ней все тот же Холмс – Холмс, которого я столь часто упрекал в недостатке человечности по отношению к окружающим, особенно женщинам! Однако он не преминул связаться с одним своим приятелем, жившим во Франции, через которого мы позже узнали, что мадам Монпенсье вместе со своей компаньонкой мадемуазель Бенуа вернулась в Париж и, пользуясь значительным состоянием, оставленным ей покойным мужем, сняла большую роскошную квартиру на Елисейских Полях. Там две вышеозначенные дамы вели весьма приятную жизнь, посещая театры и делая покупки в шикарных магазинах на улице Риволи. Я желаю им обеим счастья.

Что же касается Холмса, то я понял, что поспешил с выводами. Мне следовало бы лучше думать о нем, и потому я искренне прошу у него прощения.

Хотя временами, признаюсь, мои записки о Шерлоке Холмсе грешат неточностями, особенно по части дат, день, когда началось это расследование, навеки запечатлелся в моей памяти, будто выжженный каленым железом.

Это случилось во вторую среду апреля 1896 года, примерно в половине десятого утра. Завтрак уже закончился, миссис Хадсон убрала со стола, и, поскольку на улице стояла промозглая погода, мы с Холмсом уселись в свои кресла у разожженного камина, чтобы на досуге, как обычно, заняться чтением газет.

Холмсу в это утро не сиделось на месте. Отложив газету, он встал и принялся, словно неугомонный кот, бродить по комнате, время от времени поглядывая в окно. Утреннюю почту он уже не ждал: ее принесли перед завтраком, и он за беконом и яйцами успел прочесть всю корреспонденцию. Она состояла из нескольких писем, которые он по беглом прочтении отложил в сторону, явно разочарованный их содержанием. Последние десять дней в его работе царило затишье. Никто не писал и не являлся лично, чтобы просить его о помощи, и он жестоко маялся от безделья. Когда его мысли не были заняты очередным расследованием, он начинал скучать и запросто мог обратиться к весьма специфическим возбуждающим средствам, от которых я уже давно пытался его отлучить. Я полагал, что преуспел в этом, однако, учитывая неустойчивый темперамент Холмса, полной уверенности в этом у меня не было и быть не могло. Он зависел от своих настроений и порою бывал совершенно непредсказуем.

Размышляя об этом, я тайком наблюдал, как он мечется по комнате, вот уже который раз обращая взгляд к окну.

– Холмс… – начал было я, но продолжать не стал.

– Знаю, что вы хотите сказать, Уотсон, – пренебрежительно заявил он, – однако я неспроста расхаживаю по комнате и нервно поглядываю в окно. Хочу получше разглядеть того молодого человека, что наблюдает за нашим домом, чтобы в случае чего предоставить полиции точное описание его наружности.

– Наблюдает за нашим домом? – переспросил я. – Вы уверены?

– Ну разумеется, дружище! Я бы не стал безосновательно разбрасываться подобными заявлениями.

– Быть может, он клиент или один из ваших многочисленных почитателей, который разыскал ваш адрес и надеется хотя бы мельком вас увидеть.

– Не думаю, – возразил Холмс. – Клиенты или, если на то пошло, почитатели не стоят целыми днями на одном месте и не стараются время от времени изменять внешность.

– Но в чем это выражается? – воскликнул я, изумленный услышанным.

– К примеру, он незаметно меняет головной убор, а иногда и прическу.

– Прическу! – недоверчиво повторил я, вставая с кресла и подходя к окну, чтобы рассмотреть этого удивительного субъекта, но Холмс властным жестом остановил меня.

– Стойте где стоите! – приказал он. – Хотя эти тюлевые занавески довольно плотные и скрывают внутренность гостиной от посторонних взглядов, сквозь них вполне можно разглядеть резкие движения. Если вы подойдете ближе к окну, мой соглядатай наверняка поймет, что его тоже заметили, и это его спугнет. Раз уж вы непременно хотите его увидеть, отойдите назад и посмотрите на левую занавеску. Тут в середине есть маленькая прореха, через которую вам будет его отлично видно. Только не задерживайтесь. Он не сумеет подробно разглядеть вас, но, безусловно, уловит общее движение.

Следуя указаниям Холмса, я осторожно подвинулся влево и взглядом отыскал маленькую дырочку в занавеске, длиной не больше мизинца, через которую можно было увидеть кусочек улицы, не застланный кружевными узорами.

Но даже теперь мне мало что удалось разглядеть, кроме смутного абриса фигуры. Это был худощавый черноволосый юноша в темной одежде. Черт его лица я различить не мог, но напряженная поза молодого человека свидетельствовала о присущем ему упрямстве, хотя спроси меня, с чего я это решил, я бы не знал, что ответить.

Холмс, стоявший за моей спиной, произнес:

– Я вижу, вы нашли дырочку в занавеске. Я сам ее и проделал на прошлой неделе, когда наш «клиент» впервые дежурил под домом. Это облегчает мне наблюдение за ним.

– Вы хотите сказать, он здесь уже не первый раз? – спросил я, вновь оборачиваясь к окну и бросая на юношу беспокойный взгляд.

– Да, он был здесь в прошлую среду.

– Но для чего?

– Загадка, – ответил Холмс. – Давайте-ка присядем, дружище. Если будете и дальше торчать у окна, то рискуете потянуть себе шейную мышцу, а кроме того, этот тип, кто бы он ни был, заметит вас и насторожится. Я не хочу спугнуть его прежде, чем получу возможность узнать, кто он и что за дело привело его сюда.

Когда я занял свое место у камина, Холмс продолжал:

– Я уже говорил, что впервые увидел его на прошлой неделе, причем по чистой случайности. Я принял его за робкого клиента, который боится войти в дом, но вскоре понял, что ошибся, ибо он провел на улице не меньше трех часов – расхаживал взад-вперед, время от времени переходил дорогу и торчал у соседних домов. Но лишь когда он сменил парик, я заинтересовался по-настоящему и решил понаблюдать, к чему все это приведет. Через час он отошел к дому номер двести семнадцать и скрылся за оградой, нырнув в ворота, но скоро вышел. На этот раз у него были светлые волосы, твидовая кепка и, кажется, очки. Позднее он вновь нацепил прежний темный парик и сменил кепку на берет вроде тех, что носят французские рабочие. Кроме того, он успел «отрастить» усики, но так как разглядеть подробности через тюль было трудновато, после того как стало темнеть и он покинул свой пост, я решил проделать в занавеске маленькую дырочку.