Джун Томсон - Метод Шерлока Холмса (сборник)

– Вот как? Отчего же?

– Меня тревожит все возрастающее влияние, которое оказывает на него один из слуг – кучер по фамилии Адамс. Он служит у деда уже четыре года, с тех пор как уволился прежний кучер. У меня есть причины полагать, что за попыткой воспрепятствовать мне видеться с дедом стоит именно Адамс.

Холмс подался вперед, его глаза засверкали, он весь подобрался и навострил уши, словно охотничий пес, учуявший дичь.

– Прошу вас, продолжайте, мистер Мэйтленд, – произнес он.

– Вполне вероятно, что Адамс – мошенник, который сумел втереться в доверие к деду, – говорил мистер Мэйтленд. – Я никогда не любил этого человека (мне претила его вкрадчивость), однако поначалу у меня не было причин не верить ему. Он казался надежным слугой, был предан моему деду и изо всех сил стремился ему угодить. Он с образцовым смирением терпел своего сварливого хозяина; выслушивал утомительные повествования о славных деньках, когда тот царил на бирже; по первому его слову мчался запрягать лошадей и увозил его кататься по окрестностям. Так он постепенно сумел доказать свою незаменимость, и когда дед уволил своего камердинера Джордана за то, что тот украл золотые запонки, на его место был приглашен Адамс.

Я понял, насколько упрочилось положение Адамса, только когда полгода назад снова навестил деда. Откровенно говоря, мистер Холмс, я был крайне обеспокоен, но все, что я мог сделать, – это поделиться своими опасениями с его экономкой, миссис Графтон. Это достойная, здравомыслящая женщина, которая служит в Холбруке уже много лет. То, что она мне рассказала, встревожило меня еще сильнее. Она разделяла мою неприязнь к Адамсу и, в свою очередь, поведала мне, что, по ее мнению, именно Адамс подстроил расправу над Джорданом: он сам украл эти запонки и подбросил их в комнату камердинера. Она несколько раз видела, как Адамс тайком шарит по дому, но не посмела доложить об этом хозяину, ибо мой дед слишком высоко ценит своего кучера. Она согласилась тайно писать мне, сообщая о состоянии деда, а также о поведении Адамса и обо всех событиях, которые будут происходить в поместье.

Мы договорились, что свои ответы я буду присылать на адрес приходского священника, поскольку Адамс, который, вероятно, просматривает всю приходящую почту, мог узнать о нашей переписке или даже уничтожить мои письма, чтобы они не попали в руки миссис Графтон. Именно благодаря этой женщине до меня доходят вести о тревожных происшествиях последних недель.

– Каких например? – спросил Холмс, поскольку Мэйтленд, заколебавшись, провел по лицу рукой, словно пытаясь таким образом привести мысли в порядок.

– Уличить его в явной злонамеренности было нельзя, но после всего, что миссис Графтон рассказала мне об этом человеке, я засомневался в нем еще больше. Например, несколько раз откладывались визиты дедова врача, доктора Макфаддена. Он всегда навещал деда по пятницам утром, чтобы проверить пульс, послушать сердце и прочее. Адамс же четыре раза отправлял сына садовника в приемную доктора Макфаддена с запиской, отменяя встречу. Возможно, Адамс к этому непричастен. Записки были написаны дедовой рукой, к тому же я по опыту знаю, что дед с трудом выносит эти еженедельные осмотры, особенно если доктор Макфадден начинал толковать про умеренность в еде и крепких напитках. Дед любит пропустить стаканчик-другой виски и утверждает, что доктор хочет лишить его одного из немногих удовольствий, которые ему остались.

Это подводит меня к вопросу о графине с виски. Миссис Графтон заметила, что в последнее время ей приходится наполнять его куда чаще, чем раньше. Она заподозрила, что либо дед стал больше выпивать, либо к танталу [30]хозяина прикладывался Адамс. На сей раз я опять остался без убедительных доказательств, способных подтвердить мои подозрения и свидетельствовать против Адамса. Я продолжал поддерживать переписку с миссис Графтон и время от времени навещать двоюродного деда.

А неделю назад, мистер Холмс, я получил то самое письмо, которое только что показывал вам: мне запрещалось впредь появляться в этом доме из-за моего, как выразился дед, «вызывающего поведения».

– А что с анонимными письмами? Можете вы предположить, что в них было?

– Могу, – ответил Мэйтленд.

Он снова полез во внутренний карман, вынул оттуда конверт и достал из него сложенный лист, который вручил Холмсу. Холмс несколько долгих мгновений молча изучал его, а потом, ни слова не говоря, передал мне.

Насколько я мог судить, это был листок дешевой писчей бумаги, какую можно купить в любом писчебумажном магазине. Его единственной особенностью являлось наличие нескольких слов и отдельных букв, вырезанных из газеты и наклеенных на его поверхность. Из них было составлено краткое послание: «Берегись! Ты старый дурак, которому прямая дорога в ад».

Ни даты, ни подписи, ни даже инициалов под ним не значилось.

– Можно взглянуть на конверт? – спросил Холмс. Он взял у Мэйтленда конверт, так же молча рассмотрел его и передал мне.

Адрес на конверте тоже был составлен из отдельных слов и букв, а сам конверт изготовлен из бумаги того же сорта и проштемпелеван лондонским Западно-центральным почтовым отделением.

Пока я изучал конверт, Мэйтленд продолжал:

– По моей просьбе миссис Графтон вытащила это письмо из ящика дедова секретера и переслала мне, пояснив, что в течение четырех недель, прошедших со времени моего последнего визита в Холбрук-холл, деду пришло еще шесть подобных писем. Должен сказать, что я проживаю на территории Западно-центрального почтового округа. Могу лишь предположить, что дед с подачи Адамса пришел к заключению, что посылал эти письма именно я.

– Но с какой целью?

Мэйтленд криво усмехнулся:

– Вот именно, мистер Холмс! Для чего мне было угрожать деду подобным образом? С другой стороны, понятно, зачем Адамсу понадобилось вбивать клин между мной и моим двоюродным дедом. Во-первых, теперь я не могу встречаться с сэром Реджинальдом и наблюдать за Адамсом. А во-вторых, я – главный наследник дедова имения. Если меня лишат наследства, боюсь, единственным, кто от этого выиграет, станет Адамс.

– Неужели сэр Реджинальд окажется настолько глуп, что исключит вас из завещания в пользу Адамса?

– Он очень упрям, мистер Холмс, если уж он кого-нибудь невзлюбит, то всерьез. Далеко ходить не надо: его несговорчивость сполна ощутил на себе мой отец, но, как я вам уже говорил, были и другие случаи – с его друзьями и сослуживцами, которых он без всякого сожаления вычеркнул из своей жизни. Думаю, теперь вы понимаете, почему я писал, что дело не терпит отлагательств.

– Разумеется, мистер Мэйтленд, – хмуро заверил его Холмс. – Даю вам слово, что не мешкая займусь этим случаем. Однако перед тем, как вы уйдете, мне необходимо задать вам несколько уточняющих вопросов. Прежде всего, были ли у Адамса рекомендации?