Ларри Миллетт - Шерлок Холмс в Америке

– Всеми средствами, сэр, воздадим ирландскому монаху должное, хотя лично я считаю, что кельты скорее доверяют фантазиям, чем фактам. – Затем, посмотрев на нас с Холмсом, Ларссон продолжал: – Вижу, мистер Рафферти, что вы привели с собой неких джентльменов, чтобы весело провести время и слиться с нами, простолюдинами. Что за двух пижонов вы притащили в это логово беззакония?

Остальные разговоры в баре внезапно стихли, и все уставились на нас. Махнув рукой в нашу сторону, Рафферти объяснил:

– Это и правда джентльмены, мистер Ларссон, они преодолели бурную Северную Атлантику, чтобы добраться сюда из самой Англии. Я хотел бы представить вам мистера Джона Бейкера и мистера Питера Смита, экспертов Британского музея, которые надеются изучить знаменитый рунический камень.

– Эксперты, говорите? Согласитесь ли вы выпить со мной, джентльмены, или же вы придерживаетесь сухого закона?

– Я лично не против стаканчика доброго бренди, – ответил Холмс с натянутой улыбкой. – Думаю, нам не повредит присоединиться к вам.

– Тогда подходите сюда, – позвал Ларссон.

Говорил он с сильным акцентом, совершенно не напоминавшим шведский: скорее, его речь звучала как у полукровок, вроде тех, что мы встречали на Манхэттене по пути в Миннесоту. Меня бы смутил его говор, если бы Холмс не предупредил заранее, что Ларссон – уроженец Нью-Йорка, сын шведских иммигрантов. Мой друг, как он выразился, «накопал» эту информацию еще до нашего путешествия через Атлантику. Среди прочего он узнал, что Магнус впервые съездил на историческую родину в двадцать два года, а в тридцать решил обосноваться там. Хотя Ларссон прекрасно владел шведским, он писал свои повести сначала на английском, а потом уже переводил их на шведский. «Он больше американец, чем швед, – сказал мне Холмс, – пусть и выставляет теперь напоказ свои скандинавские корни и любит называть собственные книги „эпосом“ своего народа».

А еще Холмс узнал, что Ларссон, несмотря на успех нескольких его романов, был таким транжирой, что летом 1898 года уехал из Швеции фактически без гроша, чтобы «изучать быт своего народа», как он выразился, в Америке. На самом деле, сообщил Холмс, отъезд Ларссона был связан не столько с литературными изысканиями, сколько с потребностью укрыться от толпы взбешенных кредиторов, наступавших ему на пятки.

Как только мы присоединились к Ларссону, бармен с мрачным лицом – видимо, тот самый Эриксон, владелец заведения, – спросил, чего мы изволим.

– Мы изволим ту же пивоподобную субстанцию, что потребляет мистер Ларссон, – заявил Холмс, чьи высокомерные манеры вряд ли могли понравиться самозваному потомку викингов.

Вскоре перед нами появились три большие кружки пива, после чего Холмс заметил Ларссону:

– Я удивлен, сэр, что вы не переживаете по поводу трагической смерти вашего друга мистера Вальгрена. В конце концов, вы же его хорошо знали.

– Знал, но это не ваше дело, – огрызнулся писатель. – На самом деле мы с друзьями весь вечер выпиваем в память о бедняге.

– Прямо как на ирландских похоронах, – вмешался Рафферти, – правда, без приятного соседства с телом. Хотя настроение ваше не слишком-то похоже на поминальное, мистер Ларссон.

Холмс, словно надеясь побыстрее вывести писателя из себя, тут же подхватил:

– Вы правы, мистер Рафферти. Вряд ли это достойные проводы друга. Должен признаться, мистер Ларссон, я нахожу ваше безразличие довольно странным, ведь вы были во главе тех, кто поддержал невероятное открытие мистера Вальгрена.

Ледяные синие глаза шведа уставились на Холмса. Ларссон заметил довольно раздраженно:

– Я не хочу говорить о мистере Вальгрене, сэр. Он умер, и точка. А как именно я выражаю сожаление по этому поводу, вас не касается, сэр. И я не нуждаюсь в уроках скорби от вашего тучного ирландского друга, премного благодарен. Однако меня интересуете вы, мистер Бейкер. Что вы за эксперт? В какой области?

– Моя специальность – древняя и средневековая Скандинавия, – ответил Холмс. – Особое же внимание я уделяю руническому письму. Вот почему я и хотел взглянуть на знаменитую каменную табличку. Это прелюбопытнейшая находка. Возможно, Британский музей захочет приобрести артефакт, если не останется сомнений в его подлинности – в чем я, правда, весьма не уверен. Однако, как мне сказали, вы тоже проявляли заинтересованность в приобретении камня.

– Кто вам такое сказал? – потребовал ответа Ларссон.

– В городе ходят слухи, – пожал плечами Холмс. – Значит, это неправда, так я должен предположить?

– Можете предположить все, что вашей душе угодно, – ответил Ларссон, который находился в сильном подпитии, судя по агрессивному поведению и несколько заплетающемуся языку. Он сверлил взглядом Холмса: – Давайте поговорим о рунах, сэр, раз уж вы себя выдаете за эксперта по этому вопросу. Вы, без сомнений, видели копию надписи на камне, иначе не приехали бы. И что же такой великий знаток рун, как вы, думает о тексте?

Холмс невозмутимо смотрел на Ларссона:

– Я пока еще не сделал определенных выводов, потому и надеялся изучить сам камень. Но у меня имеется довольно богатый опыт. Как вам хорошо известно, добрые шведские пахари известны своей любовью к подделкам рунического письма, так что я удивлюсь, если здешняя находка не окажется подделкой.

– Детали, сэр, я требую детали! – рявкнул Ларссон, которого явно обидело прямолинейное и скептическое замечание Холмса. Он вынул маленький толстый блокнот из заднего кармана и потряс им перед носом Холмса, словно каким-то талисманом: – Видите вот это? Здесь все необходимые доказательства. Я провел долгие месяцы, собирая информацию о камне, и она вся здесь черным по белому записана. Здесь только факты, голые факты, а не домыслы мнимого эксперта. А факты указывают на единственно возможный вывод: артефакт подлинный. Так что повторюсь, сэр: дайте мне какие-нибудь детали, или же я вынужден буду заключить, что вы не более чем английский шарлатан, сующий свой нос куда не надо.

– Как хотите, мистер Ларссон, – сказал Холмс, пропустив мимо ушей последнее оскорбление. – Если вы желаете подробностей, вы их получите. Начнем с того, что в надписи присутствует достаточно много сомнительных знаков: скажем, дважды используется «р», перевернутая заглавная «К», очень нестандартная «н», странная «а» с точками и так далее. Таких букв нет в стандартном футарке или в верифицированных средневековых образцах шведского рунического письма, так что все эти надписи, а значит, и камень, на котором они вырезаны, выглядят крайне подозрительно. Пятеричные цифры тоже не внушают доверия, как и использование слова «oppagelsefarb», которое обозначает «путешествие» и мне лично кажется слишком современным. Короче, мистер Ларссон, есть много причин поставить под сомнение аутентичность камня.