Ларри Миллетт - Шерлок Холмс в Америке

– Тот, что слева, это как раз элеватор с Фэрвью, – пояснил Рафферти, перехватив мой взгляд. – Скоро уже покажутся постройки.

К счастью, природную болтливость Рафферти не смогла свести на нет даже устрашающая пустота вокруг нас, поэтому по дороге он рассказал нам о том, как работают крупные фермы, наподобие той, которой владела миссис Комсток.

– Вообще-то, ее ферма скромная по местным меркам, поскольку, я слышал, некоторые здешние пшеничные бароны владеют пятьюдесятью тысячами акров пахотных земель. У миссис Комсток около двадцати тысяч, как мне сказали, и три четверти ежегодно засевается пшеницей. Если погода хорошая, то ее работники собирают двадцать бушелей с акра, а это…

– Триста тысяч бушелей пшеницы, – сказал Холмс и добавил: – Когда я в последний раз смотрел отчеты о торгах, цена качественной пшеницы доходила до девяноста центов за бушель в Чикаго или Миннеаполисе. Вычтем затраты на рабочих, оборудование, перевозку, и в итоге в хороший год миссис Комсток может получать чистыми до пятидесяти тысяч долларов или даже больше.

– Не стану спорить с расчетами, – кивнул Рафферти. – Но если после мужа осталась целая гора долгов, то изрядная часть денег пойдет к кредиторам, а значит, у нашей дамы много земли, но мало наличности.

– Именно поэтому она так прикипела к руническому камню, – заявил Холмс. – Артефакт можно быстро конвертировать в наличность, продав его тому состоятельному шведу в Чикаго. А потом, думаю, она планирует исчезнуть.

– Почему вы так полагаете, мистер Холмс? – спросил Рафферти.

– Таковы ее методы. Когда ситуация в Хинкли в прямом смысле слова накалилась, Мэри просто исчезла. Не вижу причин, почему бы не повторить тот же трюк, поскольку она вряд ли увлечена фермерским хозяйством.

– Скоро выясним, – буркнул Рафферти.

Теперь мы въехали на почти незаметную возвышенность, и вдалеке я увидел очертания зданий, которые казались мазками красной и белой краски на фоне серого неба и бурой земли.

– Это и есть Фэрвью, – объявил Рафферти. – Кстати, я поговорил со старожилом в Мурхеде сегодня утром, пока вы не спустились к завтраку; он сказал, что у местных эта ферма пользуется дурной славой.

– Почему? – спросил Холмс.

– Ходят слухи, что у Комстока в спальне стоит статуя обнаженной женщины. Эта скандальная новость облетела все церкви на мили вокруг.

– Я не думаю, что скульптуры ню – обычное дело в этой части света, – сухо заметил Холмс.

Рафферти, в таверне которого, насколько я помнил, висела огромная картина с изображением обнаженной красотки, рассмеялся:

– Вы правы, Холмс, лично я не вижу ничего плохого в эротической скульптуре в спальне. Вряд ли она уж так мешала сну хозяина.

– Скажите, а что ваш сторожил говорил о миссис Комсток?

– Из всех его слов, мистер Холмс, самыми приличными были «распутная» и «блудница». Короче говоря, местные считают миссис Комсток женщиной легкого поведения. Она якобы представляет опасность для богобоязненных взрослых, детей и даже домашних животных. Разумеется, когда миссис Комсток приезжает в город и тратит деньги, благочестивые христиане с радостью берут у нее монеты. Старик, с которым я разговорился, знал целую кучу сплетен о миссис Комсток, но я уверен, что вы не захотите их слушать, мистер Холмс.

– Попробуйте меня удивить, мистер Рафферти, – прищурился прославленный детектив, который на самом деле был любителем сплетен во всех их проявлениях. Как-то раз он сказал мне, что сплетни правят миром, а если говорить только о проверенных фактах, то вскоре все темы для бесед закончатся.

– Хорошо. Большинство слухов связано с родом ее деятельности: якобы она спала не только с любимым мужем. Если хотя бы половина сплетен правдива, то леди ангажировали еженощно. Кроме того, мне показались интересными домыслы о том, что она делала после смерти супруга. Не успело его тело остыть, как она уже связалась с банком в Мурхеде и распорядилась закрыть их счет и перевести все средства в Коммерческий банк в Александрии, тот самый, где вы с Уотсоном устроили маленькое представление в депозитарии.

– Странно. Но зачем?

– Не знаю… Похоже, мы почти приехали. Надо быть начеку.

Мы свернули на подъездную дорожку, которую украшала арка с надписью большими красными буквами: «Добро пожаловать на ферму Фэрвью». Глядя на длинную подъездную дорожку, я понял, что имел в виду Рафферти, когда описывал ферму как «индустриальный городок» в прериях. Территорию занимали три больших амбара, выкрашенных в темно-красный цвет, а вокруг располагались склады для инструментов и другие хозяйственные постройки, всего около десяти штук, и большой дом – квадратное деревянное здание в два этажа с плоской крышей, большими окнами и белоснежной верандой на три стороны. Его окружал высокий забор того же цвета, перед которым росли два здоровых дуба, куда больше тех, что я наблюдал в Мурхеде. Странно было видеть такой большой и величественный дом посреди прерий, но тут я вспомнил подсчеты Холмса касательно ежегодного дохода фермы.

– Что ж, мистер Рафферти, давайте навестим леди.

Ирландец натянул поводья, и мы заехали под арку. Я вдруг понял, какая вокруг тишина: кроме цокота копыт наших лошадей, других звуков не раздавалось – ни ветра, ни щебета птиц, ни человеческих голосов. На подъезде к дому я заметил, что все окна плотно занавешены, словно его обитатели не хотят впускать внутрь ни капли дневного света.

– Не нравится мне тут, – поежился Рафферти, останавливая экипаж на некотором расстоянии от дома.

– И мне тоже, – кивнул Холмс; его ненасытный взгляд буквально впитывал каждый дюйм окружающей обстановки, высматривая хоть какие-то признаки жизни, но тщетно.

– И что теперь?

– Не вижу другого выхода, кроме как постучать в дверь.

– Хорошо, а мы вас прикроем. – Рафферти вытащил из-под пальто револьвер и крутанул барабан. Я тоже достал револьвер, хоть и не понимал, от кого придется защищаться.

Сыщик выпрыгнул из экипажа и двинулся прямо к крыльцу. На двери висело большое латунное дверное кольцо, и Холмс постучал. Звук показался почти оглушающим в такой мертвой тишине, но дверь так никто и не открыл. Холмс подождал немного, а потом снова постучал, на этот раз костяшками пальцев. Ответа вновь не последовало. Тогда мой друг в последней надежде дернул ручку, но дверь оказалась заперта.

Холмса это не остановило, он обошел дом. Рафферти скомандовал лошадям «но!», и мы подъехали так, чтобы держать нашего спутника в поле зрения. С другой стороны здания Холмс тоже обнаружил дверь и зашторенные окна. Он снова постучал, и снова безрезультатно. Задняя дверь, разумеется, тоже была заперта.

Наконец Холмс заорал во все горло: