Ларри Миллетт - Шерлок Холмс в Америке

Мой собеседник засмеялся неприятным холодным смехом:

– Снова вы лезете с глупыми нравоучениями. Вас не волнуют деньги, поскольку они у вас всегда были. А у меня не было. Те двадцать тысяч долларов, кто я выручу за камень, я положу в карман и покину это захолустье. Если бы вы с Холмсом и этим вашим проклятым ирландцем не совали свои носы в мое дело, то крови было бы куда меньше, заверяю вас. Но обратно ничего не воротишь, это не под силу ни мне, ни вам…

– Думаю, вы правы. Но неужели вы всерьез думаете, что ваша любовница миссис Комсток с радостью поделится с вами деньгами? Если так, что вы величайший глупец на всем белом свете.

– Умно, – бросил мой противник с долей сарказма. – Посеять сомнение в моей душе. Но это не сработает, доктор. Кстати, разве полагается джентльмену так говорить о даме?

– А я не считаю вас джентльменом.

– Боже! Боюсь, мне придется как-то жить с этим пятном. А вот вам жить не придется. Мы и так уже заболтались, доктор. Пора за работу. Я хочу, чтобы вы повернулись, медленно и с поднятыми руками.

– Не дождетесь, – сказал я, понимая, что, если выполню его указания, меня тут же ждет смерть.

Я понимал и то, что стрелять в меня он не собирается, поскольку пулю в затылке будет трудновато списать на несчастный случай.

– А вы умнее, чем я думал. Соображаете, в чем проблема. Но я вас все равно убью, так или иначе. Если вы повернетесь, то смерть будет быстрой, в противном случае конец окажется мучительным и долгим. Итак, что вы выбираете?

Как и большинство людей, я временами задумывался, какими будут мои последние мгновения на этом свете. Теперь я осознал, что достиг той самой точки, и удивился, какую легкость испытываю перед лицом смерти. Странное признание для человека, который – исключая разве что минуты слабости – никогда не ждал с трепетом финала. Прежде всего у меня мелькнула мысль, что я прожил хорошую и полезную, пусть и не идеальную жизнь. Мне посчастливилось провести много лет в компании Шерлока Холмса. Чего еще желать? Хотя наша дружба с Рафферти длилась куда меньше, но и тут мне повезло. Сожалел я лишь о Муни Вальгрен, которая заслуживала жизни куда лучше и длиннее, чем ей было даровано.

Глядя в беспощадные глаза человека, который собирался отправить меня в могилу, я решил, что хочу умереть как солдат, каким я и был раньше.

– Я не стану поворачиваться, – твердо сказал я. – Вам придется убить меня лицом к лицу.

– Как угодно.

Злодей навел пистолет и прицелился, насколько я рассмотрел, мне в ногу. Да, он не врал, говоря о том, что заставит меня страдать. Я не видел другого выбора, кроме как совершить отчаянную попытку бегства, хоть и понимал всю ее тщетность. Я резко дернулся направо, ожидая, что сейчас в мою плоть вонзится пуля, еще до того, как я коснусь пола. Вместо этого я услышал откуда-то сзади грохот оружия куда большего калибра и почти сразу увидел, что лицо мучителя искажается в гримасе недоверия, а из шеи в районе сонной артерии хлещет фонтан крови. Мой враг сделал шаг вперед, глаза его остекленели, пистолет выпал из рук, и преступник рухнул на пол.

Я обернулся, думая, что Холмс или Рафферти как-то умудрились спастись и прийти мне на помощь, но увидел Муни Вальгрен, которая прижимала к плечу винтовку Рафферти. Из дула поднимался дымок.

Девочка взглянула на фигуру, скрючившуюся на полу в луже крови, аккуратно поставила оружие и заявила:

– Плохой человек.

Я вскочил на ноги и бросился к девочке. На щеке у нее красовалась огромная ссадина, но в остальном она была цела и невредима. Я с чувством обнял малышку:

– Господи, Муни, ты спасла мне жизнь!

– Плохой человек, – повторила девочка. – Он меня обидел.

Теперь я вспомнил о Холмсе и Рафферти. Раз Муни жива, рассудил я, то и они, возможно, тоже.

– А ты видела тех людей, что пришли со мной? – с проснувшейся надеждой спросил я.

– Там, сзади. Пойдем.

– Они живы?

– Пойдем, – повторила Муни.

Вместе с девочкой я обогнул кучу зерна. Там, где дорогу лавине преградила стена, зерно доходило почти до пояса. Передвигаться по этому пшеничному морю было все равно что барахтаться в густой грязи. Ноги проваливались, и, пробираясь через тяжелое влажное зерно, я впервые осознал, что надежд выжить у того, кто оказался под ним, нет. Человек просто задохнется от тяжести и недостатка кислорода, и конец настанет очень быстро. Оставалось лишь надеяться, что Холмса и Рафферти сия ужасная участь миновала.

И тут я увидел их – две темные недвижимые фигуры, прижатые к боковой стене неподалеку от задней двери элеватора. Я бросился вперед, молясь, чтобы они оказались живы. Рафферти лежал на правом боку; ноги и нижняя часть туловища были погребены под зерном, а затылок прижат к стене. Рядом лежал Холмс, голова которого покоилась на правом плече ирландца, словно бы под его защитой. Я испытал неописуемое облегчение, когда понял, что оба хоть и пребывают без сознания, но дышат. Видимо, они отключились, когда на них обрушился вес зерна, которое прибило их к стене, словно гигантская волна. Я не сомневался: будь в бункере чуть больше зерна, их погребло бы заживо и мои друзья задохнулись бы раньше, чем я до них добрался. В тусклом свете я не мог определить, нет ли у них переломов или других серьезных травм, так что решил открыть заднюю дверь, чтобы в помещение проник дневной свет. Хотя ворота и были заперты на замок снаружи, но легко поддались, стоило мне поднажать плечом.

Грохота, с которым я выламывал дверь, и потока света, ворвавшегося с улицы, хватило, чтобы Холмс пришел в себя. Он резко поднял голову с плеча Рафферти, тихо застонал и начал моргать.

– Холмс! – Я принялся трясти друга за плечи. – Очнитесь! Очнитесь!

Еще пару раз моргнув, он медленно открыл глаза и уставился на меня:

– Мой дорогой Уотсон, это вы?

– Да. Вы в порядке, старина?

– Думаю, да, – пробормотал он, запинаясь и потирая шишку на затылке, которую заработал от удара о стену. – А что произошло?

– Потом объясню, – пообещал я. – Вы пока полежите, а я займусь Рафферти. Боюсь, он сильно пострадал.

Я склонился над ирландцем и увидел большой порез у него на лбу и пару синяков; кроме того, он, похоже, сломал нос. Однако других травм я не обнаружил.

– Мистер Рафферти, вы меня слышите? – Я начал легонько трясти его, как и Холмса, но ответа не получил, и тогда позвал погромче: – Шэд, дорогой, очнитесь! Поговорите со мной!

Еще пять минут я пытался привести в чувство Рафферти и уже начал бояться, что он получил серьезное повреждение внутренних органов и жизнь его в опасности. Каково же было мое удивление, когда, стоило мне на мгновение отвернуться посмотреть, что там с Холмсом, Рафферти внезапно открыл голубые глаза, выкашлял несколько зерен, выплюнул передний зуб и потряс головой, словно пытаясь привести в порядок мысли. Глядя в мое обеспокоенное лицо, ирландец изрек: