Дороти Сейерс - Срочно нужен гробовщик [Сборник]

— Конечно, я всего только полицейский, — сказал Грант. — У меня, видно, слишком ограниченный круг общения. Так уж случилось, что мне все встречались люди как люди. Я не знаю, где, в каком кругу, можно найти женщину, которая была бы в приятельских отношениях с убийцей своих сыновей.

— Наверное, в Греции, — сказала Марта. — В Древней Греции.

— И даже там я не могу вспомнить никого, похожего на нее.

— Значит, в сумасшедшем доме. Элизабет Вудвилл была со странностями?

— Никто и никогда ничего такого не замечал. А ведь она двадцать лет была королевой.

— Сам рассуди, эта дама не из трагедии, — сказала Марта, расставляя в вазе цветы. — Жанр совсем другой. Фарс! «Ну конечно, я не спорю, Ричард убил Эдуарда и малыша Дика, но все равно он ужасно милый, и потом, я не могу жить в комнатах с окнами на север, к вечеру у меня всегда разыгрывается ревматизм!»

Грант засмеялся, к нему вернулось хорошее настроение.

— Конечно, ты права. Все это — просто бред, вершина нелепости. Черный юмор, а не трезвая история. Я не перестаю удивляться историкам. Они как будто не понимают, что может быть на самом деле, а что нет. Они видят исторические события как на диапозитиве: в двух измерениях.

— Наверное, закопались в архивах и не успели приобщиться к жизни обычных людей. Людей из плоти и крови. Откуда им знать, что происходит в реальной жизни. И почему.

— Кстати, как бы ты ее сыграла? — спросил Грант. Ведь в ремесле Марты самое главное — это понять, почему человек поступает так, а не иначе.

— Кого сыграла?

— Женщину, которая покинула обитель и подружилась с убийцей своих детей за семьсот сребреников в год и право посещать дворцовые торжества?

— Не знаю. Таких женщин не бывает, разве что в сумасшедшем доме или в трагедии Еврипида. Ее можно вывести в буффонаде. Я вижу ее в бурлеске, в этакой пародии на высокую трагедию. Все белым стихом, как у Шекспира. Я бы не отказалась от постановки. Можно сделать для благотворительного концерта. Тебе нравятся мимозы? Странно, мы так давно знакомы, а я совсем не знаю твоих вкусов. А кто выдумал ей такой образ? Женщины, ставшей другом убийцы своих детей?

— Это не выдумка. Элизабет Вудвилл покинула монастырь и приняла от Ричарда пенсион. Ричард не ограничился обещаниями, пенсион регулярно выплачивался. Ее дочери посещали дворцовые праздники, и она написала во Францию своему сыну от первого брака, приглашая вернуться домой и помириться с Ричардом. Олифант не мог придумать ничего лучше, как объяснить ее поведение страхом, что ее вынудят выйти из монастыря силой, или еще того хлеще: что ей наскучила монастырская жизнь! Тебе приходилось слышать, чтобы кого-то насильно увозили из монастыря? Королю грозило бы немедленное отлучение, а Ричард был добрым сыном святой церкви.

— По-твоему, ее поведение можно как-то объяснить?

— Единственное допустимое объяснение, что принцы были живы и здоровы. Кстати, в то время никаких слухов об их убийстве не было.

Марта разглядывала ветку мимозы.

— Да-да, помню. Ты ведь говорил, что Ричарда в убийстве принцев не обвиняли. То есть сразу после его смерти. — Она бросила взгляд на портрет Ричарда. — Значит, с полицейской точки зрения, Ричард был не виновен в смерти принцев?

— Я совершенно уверен, что с ними ничего не случилось вплоть до того, как Генрих, войдя в Лондон, занял Тауэр. Если бы их в замке не оказалось, поднялся бы шум до небес. А Генрих почему-то помалкивал.

— Да, верно. Его молчание необъяснимо. Я ведь считала, что был грандиозный скандал. Что в первую очередь Ричард обвинялся именно в убийстве принцев. Вы с моим агнцем нашли себе потрясающее занятие. Я и не думала, что окажусь причастна к пересмотру истории, когда принесла тебе открытки. Между прочим, Атланта Шерголд точит на тебя зуб.

— Атланта Шерголд? Но ведь я с ней даже не знаком.

— Тем не менее это так. Она говорит, что Брент просто помешался на Британском музее. Его оттуда не вытащишь. И даже если ей случается заполучить его, то мысленно он все равно там. Словно ее и нет на белом свете. Он даже на спектакли перестал ходить. А ты часто его видишь?

— Он был у меня сегодня, вы с ним разминулись всего на пять минут. Но в ближайшие дни он вряд ли даст о себе знать.

Инспектор, однако, ошибался.

Перед ужином вахтер принес послание от Каррадайна. Грант разорвал конверт, в нем была телеграмма на целых двух бланках: «гром и молния случилось ужасное тчк помните я говорил вам о хронике на латыни тчк она написана монахом из кройленда тчк я ее просмотрел и там черным по белому сказано что в народе ходят слухи об убийстве принцев тчк хроника написана при жизни ричарда а значит летит к черту и наша версия и мои планы написать чудесную книгу тчк разрешают ли в темзе топиться иностранцам или это исключительно привилегия англичан — брент».

Сквозь ватную тишину донесся голос вахтера:

— Телеграмма с оплаченным ответом. Подождать, пока вы напишете?

— Что? Ах да. Нет. Пока не надо. Я потом пришлю.

— Хорошо, сэр, — сказал вахтер, почтительно глянув на два телеграфных листочка: в их семье таких длинных телеграмм никогда не получали и не посылали. На сей раз он удалился молча.

Грант раздумывал над новыми данными, о которых на двух телеграфных бланках — с истинно заморским размахом — сообщал Брент. Перечитал телеграмму еще раз.

— Кройленд, — задумчиво пробормотал Грант. Что же напоминает ему это название? Вроде бы в деле Ричарда оно еще не встречалось. Каррадайн, кажется, не упоминал, где находится латинская хроника.

В его профессии случалось, и не раз, что один-единственный факт вдруг разрушал с большим трудом возведенное здание. И сейчас, как и прежде, Грант начал обстоятельно анализировать новые данные. Спокойно. Бесстрастно. Это Брент мог позволить себе эмоции.

— Кройленд, — повторил Грант. Кройленд находится где-то в графстве Кембридж. Или в Норфолке? Кажется, где-то на болотах, в равнинной местности.

Вошла Карлица с ужином и поставила перед ним тарелку, чтобы он мог до нее дотянуться; Грант, однако, ничего не замечал.

— Тарелка стоит удобно? Вы сумеете сами поесть? — спросила она. Грант не отвечал, и она повторила: — Мистер Грант, если я поставлю тарелку сюда, вы дотянетесь до пудинга?

— Или! — закричал он в ответ.

— Что?!

— Или, — повторил он, с нежностью обращаясь к потолку.

— Мистер Грант, вам плохо?

И только когда ее напудренное сосредоточенное личико заслонило собой знакомые потолочные рельефы, Грант сообразил, что к нему обращаются.

— Я чувствую себя превосходно. В жизни не чувствовал себя лучше. Будьте хорошей девочкой, отнесите вниз мою записку. Дайте, пожалуйста, блокнот. Я не могу до него дотянуться, тарелка с пудингом мешает.