Миермилис Стейга - Последняя индульгенция. «Магнолия» в весеннюю метель. Ничего не случилось

Возможно, что она, так же как и ея старшая сестра, вышла из Персии, потому что там их до сих пор невероятное количество.

До первой половины прошлаго столетия черная крыса царствовала в Европе безраздельно; с этого же времени соперником ей является пасюк, который все больше и больше выдвигается на передний план и оттесняет черную крысу. Сначала оба вида жили, не мешая друг другу, но теперь пасюк положительно одерживает верх. Впрочем, и теперь еще черная крыса встречается во всех частях земнаго шара, разве может быть за исключением самых холодных стран; впрочем, она встречается не большими обществами, а поодиночке. Она следовала за человеком во всевозможные климаты, и сухим путем, и морем. Нет сомнения, что прежде ея не было ни в Америке, ни в Африке, ни в Австралии; она была перевезена туда европейскими кораблями и, высадившись на берег, мало–помалу распространилась внутрь страны. В настоящее время она встречается в южных частях Азии, Персии и Индии, из Африканских земель — преимущественно в Египте, Варварийских владениях и на мысе Доброй Надежды, во всей Америке, а в Австралии не только в европейских колониях, но даже на самых отдаленных островах Тихаго Океана.»

Двери закрылись. Электромагнит с характерным щелчком задвинул засов. Ималда вдруг почувствовала себя так, словно угодила в капкан.

— Сдайте паспорта! — раздалась команда из окошечка в стене, выкрашенного в ядовитый синий цвет. Кроме Ималды в узком и темном помещении было еще шесть или семь посетительниц, но все старше нее.

Женщины, роясь в сумочках, искали документы.

Ефрейтор встал, нижняя часть окна пришлась ему вровень с коленями. Взяв у Ималды паспорт, парень заговорщически подмигнул. Она не поняла, с какой стати он подмигивает, ефрейтор, наверно, и сам не знал. Может, потому, что изо дня в день видит здесь лишь пожилые лица.

Просмотрев и отдав документы, ефрейтор нажал на кнопку, тут же автоматически открылась следующая дверь массивная решетка на больших петлях.

— Идите дальше! Прямо вперед! Впе–ред!

Стайка женщин оказалась в небольшом замкнутом дворике, большинство из них уже знали дорогу: они быстро свернули за угол, спеша опередить других, чтобы занять места получше.

В комнате для посетителей их встретила полная женщина в кителе с офицерскими погонами. Она начала растолковывать правила, которые обязаны соблюдать все. Но три или четыре женщины воскликнули: «Знаем! Знаем! Мы тут не впервой!»

Ималда оглядела помещение. Продольная стена из толстого стекла разделяла комнату на две части. К стене с обеих сторон примыкало одинаковое количество кабин без дверей — как будки с телефонами–автоматами. В каждой — по стулу по обе стороны деревянной панели с микрофоном и репродуктором.

— Если кто начнет болтать, что не положено, свидание прекращу! — строго объявила надзирательница с офицерскими погонами. Ее кабина находилась в конце стеклянной стены, она, наверно, могла не только наблюдать за всеми, но и слышать разговоры. Другая надзирательница за все время свидания только ходила туда–сюда вдоль стены, за спинами посетительниц.

— А что запрещено–то? — спросила одна из женщин. И, словно оправдываясь, глянула на остальных. — Если этого не знаешь заранее, просто нечаянно можешь ляпнуть, чего не следует.

— Говорите, о чем хотите… Не разрешается говорить о суде, об адвокатах, о том, кто осужден, или наоборот, о тех, кто еще не осужден… И не рассчитывайте на то, что вы такие умные и обойдетесь намеками. Меня не проведешь! Я все пойму!

Женщины разошлись по кабинам. Ималда оказалась где–то в середине.

Вторая надзирательница прошлась вдоль кабинок и осмотрела, все ли в них в порядке, отворила дверь, за которой уже ждали заключенные.

Первым вбежал молоденький парнишка и бросился в конец помещения, за ним шел пожилой мужчина, остальные, обходя его, искали глазами своих родственниц, чтобы занять свое место в кабинке напротив.

Отец, наверно, не сразу узнал дочь: они не виделись почти четыре года. Он глянул на Ималду, отвернулся, прошел несколько шагов вперед, потом, словно одумавшись, оглянулся и бросился обратно.

— Доченька! Доченька! — отец стоял в кабинке, упираясь ладонями в разделявшую их стену. Ималда тоже встала, их лица соприкоснулись бы, если бы не стеклянная преграда. В глазах у отца стояли слезы, он постарел, очень постарел, волосы совсем поседели — тогда у него виски лишь слегка серебрились — а морщины, которые были только в уголках глаз, теперь пролегли ниже и избороздили лицо глубокими шрамами, сделав его старческим и дряблым. Ималда вдруг поняла, что первые слова она разобрала по движению губ: отец продолжал что–то говорить, но звука она не слышала. Наконец оба сообразили, в чем дело, и сели одновременно, все еще близко склоняясь к разделявшему их стеклу — так, что иногда даже касались его головой.

Микрофон был вмонтирован высоко, репродукторы — сбоку, на них не стоило обращать внимания.

— Папа!

— Доченька! Как здоровье, дочка, как ты себя чувствуешь?

— Все в порядке, папа!

— Береги себя! У нас тут сидит один психиатр, я с ним говорил о тебе. Он сказал, чтобы ты ни в коем случае не прекращала принимать лекарства. С твоим доктором Оситисом он знаком лично, считает его хорошим специалистом.

— А как ты, папа?

— Да что я! Треть срока уже позади, осталось–то всего ничего с хвостиком. Как пройдет еще столько же, меня уже смогут освободить и как вольноотпущенного отправить на стройки народного хозяйства. К счастью, первое учебное заведение, которое я закончил, был строительный техникум. Вот и стараюсь ткнуть это в нос всем начальникам, чтобы в нужный момент вспомнили. Строители очень нужны, в республике не выполняется план по строительству — как только отсижу две трети, вылечу отсюда, как пробка. А там уже — полная свобода, говорят, многие после срока остаются там жить и работать. Сможешь приехать ко мне в гости.

— Мне бы хотелось, чтобы ты вернулся домой.

— Это не так скоро, но во всяком случае, я, конечно, вернусь. Работать–то я умею, и это знают, это ценят…

В голосе отца Ималда уловила те же, немного принужденные нотки, какие появлялись, когда он разговаривал по телефону. Как в тех случаях, когда говорил: «Спасибо, что позвонили… Будет сделано…», так и в тех, когда: «Надо подумать, может, и удастся помочь, но это не телефонный разговор…»

— В чем заключается твоя работа, папа?

— Сначала был пильщиком в столярке. Там самые разные пилы — ленточные, круглые, маятниковые. Фрезерные станки там тоже были. И рейсмус. Это такая машина, которая строгает доски с обеих сторон. Летом освободилось место в сушилке, и администрация направила меня туда. Очень хорошая должность, — практически сам я ничего не делаю. Мне подчиняются грузчики, они загружают вагонетки распиленными досками и вкатывают их в сушильные камеры. А мое дело — только следить за соблюдением температурного режима.