Агата Кристи - Кривой домишко

— А ты его любишь? — спросил я.

— Больше всех на свете, — ответила София.

Прошло более двух лет, и я возвратился в Англию. Это были нелегкие годы. Мы переписывались с Софией довольно регулярно. Ни мои, ни ее письма нельзя было назвать Любовными. Это были письма очень близких друзей — в них высказывались идеи и мысли и содержались замечания относительно повседневной жизни. Однако я был уверен, что наше чувство выросло и окрепло. И надеялся, что София думает так же.

Я возвратился в Англию в один из сереньких осенних дней сентября. День клонился к вечеру, и в сгустившихся сумерках листья на деревьях казались золотыми. Изредка налетал игривый ветерок. Из аэропорта я отправил Софии телеграмму:

Только что прибыл. Вечером в девять приглашаю поужинать у «Марио». Чарльз.

Часа через два, сидя с «Таймс» в руках и бегло просматривая колонку «Рождения, бракосочетания и смерти», я неожиданно наткнулся на фамилию Леонидис:

19 сентября, «Три башни», Суинли-Дин. С глубокой скорбью извещаю о кончине на восемьдесят восьмом году жизни Аристида Леонидиса, горячо любимого мужа. Бренда Леонидис.

Сразу же под этим было напечатано еще одно объявление:

В своей резиденции «Три башни», Суинли-Дин, скоропостижно скончался Аристид Леонидис, о чем с глубокой скорбью извещают любящие дети и внуки. Цветы — в церковь св. Элдреда, Суинли-Дин.

Эти два объявления показались мне довольно странными, поскольку производили впечатление совпадения по недоразумению. Однако все мысли мои были о Софии, и я спешно отправил ей вторую телеграмму:

Только что узнал о смерти твоего деда. Соболезную. Сообщи, когда и где мы сможем увидеться. Чарльз.

Телеграмма от Софии застала меня в шесть часов вечера в доме моего отца. В ней говорилось:

Буду у «Марио» в девять. София.

Мысль о том, что снова увижу Софию, будоражила мои чувства, и я не находил себе места. Время до встречи тянулось невыносимо медленно. Я приехал к «Марио» за двадцать минут до назначенного времени. София опоздала всего на пять минут.

Встреча с человеком, которого очень давно не видел, но о котором все это время думал, всегда бывает своего рода потрясением. К тому времени, когда София наконец вошла в ресторан через вращающуюся дверь, я успел потерять всякую надежду на то, что наша встреча состоится. Она была в черном, и ее вид почему-то поразил меня. И хотя большинство присутствующих женщин также были в черном, сразу можно было сказать, что София одета в черное в знак траура. Я же предполагал, что София принадлежит к тем людям, которые не носят траура даже по близкому родственнику.

Мы выпили коктейли, а затем прошли в зал к своему столику. Разговор начался в каком-то лихорадочном темпе: мы без конца расспрашивали друг друга о старых друзьях по Каиру. Чувствовалась некоторая неестественность, но этот разговор помог нам кое-как преодолеть смущение первых минут встречи. Я выразил соболезнование по поводу смерти ее деда, а София спокойно сказала, что его смерть была «весьма неожиданной». Потом мы снова погрузились в воспоминания. Я с тревогой почувствовал, что что-то случилось — что-то, не имеющее отношения к неловкости первых минут встречи после долгой разлуки. Что-то было не так. Что-то явно произошло с самой Софией. А вдруг она собиралась с силами, чтобы сообщить, что полюбила другого? И что ее чувство ко мне было «ошибкой»? Интуиция подсказывала, что причина не в этом, а в чем-то другом, но я не понимал, в чем именно. А тем временем мы продолжали поддерживать неестественно оживленный разговор.

Несколько позднее, когда официант поставил на стол кофе и удалился, все неожиданно вдруг встало на свои места. Вот мы сидим рядом — София и я — за маленьким столиком в ресторане, как это часто бывало раньше. И нескольких лет разлуки как не бывало.

— София… — сказал я.

И она немедленно откликнулась:

— Чарльз!

Я вздохнул с огромным облегчением…

— Слава богу, что все прошло, — сказал я. — Что это с нами случилось?

— Наверное, это я виновата. Я вела себя глупо.

— Но теперь все прошло?

— Да, теперь все прошло.

Мы улыбнулись друг другу.

— Дорогая! Когда мы сможем пожениться?

Улыбка сползла с ее губ. Что-то, чем бы оно ни было, вернулось снова.

— Не знаю, — промолвила она. — Не уверена, Чарльз, что вообще когда-нибудь смогу выйти за тебя замуж.

— Но почему, София? Я стал чужим для тебя? Тебе нужно время, чтобы снова ко мне привыкнуть? Или в твоей жизни появился кто-нибудь другой? Нет, — остановил я сам себя. — Какой же я осел! Здесь что-то совсем другое…

— Ты не ошибся, дело совсем в другом. — Она помолчала, а потом еле слышно добавила: — Все дело в смерти моего деда.

— В смерти твоего деда? Но почему? Что она может изменить? Неужели речь идет о деньгах? Он ничего не оставил? Но, любимая, уверяю тебя…

— Дело не в деньгах. — На лице ее промелькнула улыбка. — Уверена, что ты взял бы меня замуж и в одной сорочке, как говорили в старину. К тому же дед никогда в жизни не терял денег.

— Тогда в чем же дело?

— Дело в самой смерти, Чарльз. Видишь ли, я думаю, что он не просто умер… своей смертью. Мне кажется, что, возможно, его убили…

Я в изумлении уставился на нее.

— Что за абсурдная мысль? Почему это пришло тебе в голову?

— Самой мне это не пришло бы в голову. Но сначала врач повел себя как-то странно, отказался подписать свидетельство о смерти. А теперь вот собираются делать вскрытие. Совершенно ясно, что они подозревают что-то неладное.

Я не стал возражать ей. София была умна. И если уж она сделала какие-то выводы, то на них можно было положиться.

Вместо этого я сказал с искренней уверенностью:

— Подозрения могут оказаться необоснованными. Но даже если, предположим, они подтвердятся, разве это может отразиться на наших с тобой отношениях?

— При определенных обстоятельствах может. Ты находишься на дипломатической службе. А там весьма придирчиво относятся к биографиям жен сотрудников. И, пожалуйста, молчи. Я знаю все, что ты порываешься сказать. Ты считаешь своим долгом сказать мне это… и, полагаю, ты действительно так и думаешь… и теоретически полностью согласна со всем, что ты намерен сказать. Но у меня есть гордость… я дьявольски горда. Наш брак должен быть безукоризненным во всех отношениях… и я не хочу никаких жертв во имя любви! К тому же, как я уже говорила, еще есть надежда, что все будет в порядке.

— Ты имеешь в виду, что доктор мог допустить ошибку?

— Даже если он не ошибся, это не будет иметь значение, если только убийцей окажется тот, кому следует.

— Что ты имеешь в виду, София?

— Понимаю, что говорить такие вещи ужасно. Но, в конце концов, к чему кривить душой?