Гэл Годфри - Дьявольский эликсир

Ее полный отчаяния взгляд упал на разбитую бутылку, и она вдруг начала понимать.

— Ты Августа? — крикнула мисс Семафор ребенку.

Заливавшаяся слезами малютка предприняла отчаянную попытку заговорить. От бесплодных усилий у нее чуть было не начались конвульсии. Когда Прюденс заметила, что ребенок смотрит на нее совершенно осознанно, ее самые худшие опасения подтвердились. Мисс Семафор уронила себе на ноги подсвечник, и у нее началась истерика.

К счастью, их с Августой апартаменты находились в конце коридора и отделялись от других ванной комнатой. Под ними была пустовавшая теперь гостиная, а над ним спала глухая миссис Бельчер. Поэтому, и только поэтому, крики Прюденс не переполошили весь дом. Уже светало, когда она наконец собралась с силами. С размышлениями о том, как ей быть, пришел и безудержный гнев, совершенно несвойственный ее спокойной натуре.

— Августа, — сурово обратилась она к новорожденной, которая уже перестала реветь и, казалось, была напугана отчаянием сестры, — Августа, ты понимаешь меня?

Младенец попытался кивнуть.

— Ты не умеешь говорить?

Малышка покачала головой.

— В таком случае нечего, я думаю, и спрашивать, как случилось это ужасное несчастье?

Кроха только усиленно моргала. К слову сказать, это дитя было отнюдь не привлекательным. Прюденс, при всей ее любви к сестре, оно казалось странным и совершенно отвратительным.

— Мерзкая девчонка! — воскликнула она в порыве ярости. — Разве ты не понимаешь, в какое ужасное положение ты нас поставила? Ты выпила слишком много эликсира. Только жадная дура и эгоистка могла выпить все в одиночку! Если бы ты со мной поделилась, ничего этого не произошло бы! Ты в самом деле моя сестра? Как я это докажу? Кто мне поверит? Может, меня еще и повесят за то, что я тебя убила!

При этой мысли у Прюденс опять чуть было не началась истерика.

— Ну что мне делать, господи боже мой! — продолжала причитать мисс Семафор. — Ведь ты теперь ребенок, самый настоящий ребенок! Праведное небо, что мне с тобой делать, ума не приложу. Здесь тебя оставлять нельзя. Ну, как я это объясню? Мне никто не поверит! Ах, да я и сама бы не поверила, если бы мне кто-нибудь такое сказал. Как я объясню твое исчезновение? Ты даже не говоришь, а значит, не сможешь подтвердить справедливость моих слов. Куда там! Даже если меня повесят — ты и тут не пикнешь! — Это уже было несправедливо, ибо бедная Августа не умела говорить, но не пищать.

Почти в бешенстве, заламывая руки, Прюденс ходила взад-вперед по комнате.

— Августа, я всегда была тебе хорошей сестрой, терпела твой скверный характер и все с тобой делила, но теперь ты превратилась в мерзкую, бессердечную, безобразную закорючку! Я ненавижу тебя, слышишь? Вот заверну тебя в платок и выброшу! Ах ты отвратительная маленькая тварь, уж я тебя…

Прюденс бросилась на ребенка и стала трясти его так, что огромный чепчик свалился с его головенки, раскачивавшейся из стороны в сторону. Августа испугалась и заревела во все горло. Она была так мала, так беспомощна, что это привело мисс Семафор в чувство: ей стало жалко сестру. Прюденс перестала ее трясти и принялась унимать.

— Ну-ну-ну! Ну-ну-ну! — восклицала она, как будто говорила с настоящим ребенком. — Не плачь, я что-нибудь придумаю. Ты, вероятно, выпила слишком много эликсира? Если так и было, то просто подними руку.

Крошка повиновалась.

— Ты плохо себя чувствуешь?

Ребенок покачал лысой головой и предпринял попытку изобразить, что страдания его были, главным образом, душевные.

— Ну, теперь помолчи немножко, перестань плакать и дай мне подумать. Постарайся заснуть: может быть, действие эликсира ослабеет, и ты скоро вырастешь.

Устроив ребенка поудобнее, подоткнув под него одеяло, Прюденс беспокойно заходила по комнате. Временами она ненадолго останавливалась для того, чтобы взглянуть на странное маленькое созданьице, поставившее ее в столь затруднительное положение. Мисс Семафор отчаянно хваталась за голову и грызла пальцы. Устав от бесцельного хождения, она бросилась в кресло и тупо уставилась в окно, выходившее на улицу. Чем больше Прюденс думала, тем неприятнее ей представлялось все дело. Как Августа могла совершить такую нелепость, как она могла опустошить весь пузырек, как он мог разбиться — мисс Семафор только догадывалась. Во всяком случае, итог был достаточно плачевный: ее сестра не остановилась ни на тридцати восьми годах, ни на двадцати восьми и даже на восемнадцати — она одним прыжком достигла восьмидневного возраста.

«Слава богу, — думала мягкосердечная даже в своем гневе и недоумении Прюденс, — слава богу, что в пузырьке не нашлось еще нескольких капель, а то от бедной Августы не осталось бы теперь и следа!»

После долгих размышлений не очень молодая особа, бывшая до сих пор младшей мисс Семафор, встала и пошла и свою комнату. Одевшись, умывшись и причесавшись, она вернулась к постели сестры. Малышка не спала, но плакать перестала. Только по широко раскрытым умным глазам, производившим какое-то жуткое впечатление на этой безобразной красненькой рожице, Прюденс догадывалась, что разум все еще присутствовал в ее уменьшившемся теле. «Удивительный ребенок», «волшебное дитя», «подкидыш фей» — вот как назвал бы мисс Августу Семафор всякий, кто не был посвящен в тайну ее омоложения.

— Августа, — торжественно обратилась к сестре Прюденс, — я все обдумала. Сразу после завтрака я пойду к миссис Гельдхераус и спрошу, не может ли она дать тебе какое-нибудь… противоядие. Если она откажет, то я не знаю, что с тобой будет, потому что сказать правду здесь, в пансионе, невозможно. Во-первых, выдавать подробности дела крайне неприятно, так как мы станет всеобщим посмешищем, во-вторых, мне просто не поверят. Если мне не удастся достать что-нибудь для тебя, то единственное наше спасение заключается в том, чтобы уверить всех, будто ты получила письмо, в котором тебя вызывают в деревню по важному делу. Я извинюсь за тебя перед всеми, скажу, что ты уехала, ни с кем не простившись, потому что очень спешила. Я спрячу тебя где-нибудь в этой комнате или у себя до ночи. От того, как ты себя будешь вести, очень многое зависит. Я умоляю тебя, не плачь. Если с миссис Гельдхераус ничего не выйдет, я буду расспрашивать всех и отыщу наконец какую-нибудь хорошую, добрую женщину, которая поухаживает за тобой, пока ты не станешь постарше. Ведь ты сама понимаешь, что всюду возить с собой ребенка я не могу. Сегодня после обеда, когда стемнеет, я постараюсь незаметно перенести тебя к этой женщине, если, конечно, таковая найдется. Потом я предупрежу в пансионе о нашем отъезде и отправлюсь в какое-нибудь глухое местечко, где нас никто не знает и куда можно будет привезти потом и тебя. Ну, как тебе мой план? Нравится?