Батья Гур - Убийство в кибуце

— Я знаю, о каком случае идет речь, — взорвался Илан. — Приехали эксперты из вашего прекрасного комитета и сказали, что художнику нужно лечиться. Они сказали, что, судя по его работам, он ментально неуравновешен и нуждается в медицинской помощи. Я хочу сказать, — при этих словах вены на его шее надулись, — что сегодня он знаменитый и успешный художник, и стал таким только потому, что покинул кибуц. И я поступлю так же. Я не хочу, чтобы это прозвучало как угроза, — закончил он уже более спокойным голосом, — но вы не оставляете никакого выбора; если те идиоты, которые ничего не понимают в искусстве, сегодня судят обо мне так, как четыре года назад они судили о Йоэле, чьи работы признаны во всем мире, то я не останусь здесь ни за что.

— Товарищи, — сказала Дворка тихим спокойным голосом, как будто вокруг нее не было этого гула, — я хочу кое-что сказать. — Она встала. — Это не единственная возможность избежать несправедливости и достичь равенства, к которому мы стремимся, достичь равновесия между личным и общественным. Давайте лишь предположим, что нет других возможностей для сохранения такого общества, как наше. — Камера показала удивление на лице Гуты. Фаня продолжала вязать, как будто ничего не происходило. — Нам нужны художники, — твердо заявила Дворка, — нам нужны художники и искусство. Мы должны проявлять гибкость. Нам нет смысла создавать препятствия на пути талантливого товарища. У нас хорошая финансовая ситуация, и нет смысла экономить деньги, отказывая в таких просьбах. Возможно, — она посмотрела на группу молодых людей, сидевших перед Товой, — возможно, вместо того, чтобы рассматривать вопросы о совместном проживании детей и родителей и о выделении средств на реализацию проектов в духе времени, нам нужно изменить отношение к личности.

— И что ты предлагаешь, Дворка? — спросила Шула с выражением замешательства на лице.

— Я хочу, чтобы мы рассмотрели этот вопрос с иных позиций, — спокойно сказала Дворка. Матильда села, а Зив а-Коэн взял ее за руку, чтобы успокоить.

Члены кибуца проголосовали за то, чтобы отложить рассмотрение этого вопроса, и Шула готовилась перейти к следующему пункту в повестке дня. Но в этот момент Илан Т., глядя на Матильду, вновь взорвался:

— Только Оснат питала хоть какое-то уважение к художникам, она любила искусство и понимала его.

— Мы скорбим о ней, — сказал Зив а-Коэн, — но здесь много и других людей, которые уважают художников, и мы должны все вопросы на общем собрании решать по-товарищески. Есть и другие вопросы, которые нам следует рассмотреть. Не говори того, в чем ты будешь потом раскаиваться, Илан, — это все-таки твой дом.

По телевизору не было слышно, что ответил ему Илан, но они с женой встали и направились к выходу. Остальные притворились, будто ничего не произошло, и быстро проголосовали за прием семьи из Яффы, которые уже полтора года имели статус кандидатов.

Теперь оставалось решить только один вопрос. Шула повернулась к Моше и дала ему слово. Авигайль изменила позу в кресле, нервно заерзала и, вытянув ноги, замерла. Михаэль закурил еще одну сигарету. Напряжение, растущее в зале, стало передаваться и им, в эту маленькую комнату, где плотно завешанные окна создавали иллюзию пещеры.

— Всего две недели назад, — начал Моше, чье лицо было бледнее обычного, — мы потеряли Оснат. — В зале возникла гнетущая тишина. Зив а-Коэн и другие члены комитета кибуца опустили головы. Дворка сидела неподвижно. — Смерть Оснат оказалась для нас ударом, от которого мы еще не оправились. — Михаэль заметил, что он подглядывает в бумажку, которая лежала у него на коленях. — Нам потребуется еще много времени, чтобы мы пришли в себя… Но сегодня я хочу, чтобы мы поговорили не об этом, а о том, что я бы назвал делом всей ее жизни.

Зал застыл. Были слышны только голос Моше и его дыхание.

— Прежде чем продолжить, я хочу сказать, что мы полностью доверяем Джоджо, у нас нет никаких сомнений относительно его невиновности, и, пока нам не докажут обратное, мы не верим в то, что он мог совершить какое-то преступление.

Йохевед что-то прошептала Матильде.

Михаэль посмотрел на Авигайль, которая не сводила глаз с экрана. Он знал, что она чувствует, как он на нее смотрит. Когда она снова прислушался к телевизору, Моше уже говорил:

— Простите мне такие выражения, но по-другому я это сказать не могу. Меня смерть Оснат заставила думать более конкретно о том, что жизнь коротка. А потом этот инфаркт у Аарона Мероза, которого многие из вас помнят. Похоже, что наше поколение собирается сойти со сцены раньше, чем мы успеем что-либо совершить. — Кто-то крикнул, но Моше, не обращая на крик внимания, произнес: — Пожалуйста, не мешайте мне и не прерывайте меня, потому что мне и без этого очень тяжело говорить. — В наступившей тишине Моше, судя по всему, снова собирался с силами. Михаэль отметил, что его широкие ладони совершенно не дрожат. Только бледность и частое тяжелое дыхание выдавали его нервозность. — Конечно, скоропостижная смерть Срулке не дает нам думать по-другому. Не хочу сказать, что мы вообще ничего не успели сделать, но настало и наше время оставить после себя какой-нибудь след, как это сделало поколение наших родителей. Пока Оснат была с нами, я не чувствовал это так остро, как сейчас. А теперь, когда ее нет, у меня возникло острое чувство того, что зовется предназначением. Мне кажется, что Оснат… что мы должны завершить то, что начала она.

Моше умолк и взял в руки бумажку, лежавшую у него на коленях. Михаэль заметил, как стремительно мелькали спицы Фани и как хмурила брови Гута. Дворка, уперев подбородок в руку, не мигая, смотрела на Моше. Зив а-Коэн сидел, скрестив руки и наклонив голову. Михаэль подумал, что когда-то он был очень красивым, а сейчас выглядел до смешного молодящимся. Йохевед слушала с выражением, которое становилось все более печальным с каждым словом, сказанным Моше.

— Я чувствую, что пришла пора по-другому посмотреть на то, как мы должны изменить нашу жизнь в кибуце, взглянуть на это с точки зрения отношений между семьей и обществом. Я цитирую то, что было написано Оснат, и пусть я не так красноречив, как она, я хочу сказать, что ее начинания не могут закончиться ничем, — заключил Моше с глубоким чувством, — хотя бы потому, что Оснат мертва.

— Что значит — ничем? — с места спросила Това. — У нас есть комитет по развитию кибуца, и мы его именно для этого и создали. Любому понятно, что без Оснат…

— Да, я знаю, — прервал ее Моше, — но я хочу, чтобы мы обсудили эту проблему в целом, чтобы она прозвучала как наша дань уважения Оснат. — Он откашлялся. — В последние годы Оснат была одной из опор кибуца. Я хочу, чтобы сегодня мы приняли решение о совместном проживании детей и родителей, а также серьезно подошли к решению вопроса о создании домов со всем необходимым для престарелых.