Рекс Стаут - Красная шкатулка

С криком «Стеббинс! Стеббинс!» Кремер кинулся к миссис Фрост. Я не мешал ему. Ведь он уже опоздал.

Восклицание Кремера лично я расцениваю как доказательство того, что он по праву занимает должность полицейского инспектора, ибо является прирожденным исполнителем. Под этим почетным званием я подразумеваю человека, который, столкнувшись с непредвиденной, сложной ситуацией, незамедлительно зовет на помощь.

— Мне бы хотелось иметь это все в форме письменного заявления, — сказал инспектор Кремер, жуя сигару. — С чем мне только не приходилось сталкиваться, но такой чертовщины ни разу не видывал. Неужели у вас не оставалось другого выхода?

Было пять минут седьмого. Вулф только что спустился из оранжереи. Фросты и Гленна Макнейр давно уехали. Калиду Фрост тоже увезли. Суматоха прекратилась. Только на улице еще болтались репортеры, и Фриц закрыл дверь на цепочку. Оба окна уже два часа были распахнуты настежь, но в кабинете все еще стоял горьковатый запах синильной кислоты, и казалось, что он никогда не выветрится.

— Не оставалось, сэр, — мотнул головой Вулф, наливая себе пива. — А что касается письменного заявления, так я предпочитаю ничего не писать. Если угодно — отказываюсь это сделать. Ваше поведение было возмутительно, больше того — неразумно. Я оскорблен до глубины души.

Он отхлебнул пива. Кремер что-то проворчал.

— Одному богу известно, — продолжал Вулф, — куда Макнейр запрятал эту проклятую шкатулку. Не исключено, что ее и вообще уже нет. А доказать виновность миссис Фрост без шкатулки — дело в лучшем случае чрезвычайно сложное и хлопотное, в худшем — просто невозможное. Ей и так слишком долго все сходило с рук, могла и на этот раз выкрутиться. Поэтому я попросил Сола заказать у мастера шкатулку из красной кожи, но такую, чтобы она выглядела не новой. Девяносто девять против одного, что никто из Фростов не видел шкатулку Макнейра, и, значит, подделку не заметят. С другой стороны, я имел основания считать, что появление шкатулки подействует на миссис Фрост вполне определенным образом.

— Я же знаю, вы человек предусмотрительный. — Кремер опять пожевал сигару. — Могли бы и меня предупредить! Втянули, можно сказать, в авантюру. Ну ладно, затея-то неплохая, согласен, но дело в другом: вы же незаконно приобрели синильную кислоту, положили в шкатулку и вручили миссис Фрост. За такие штуки по головке не погладят — будь вы хоть кто угодно. Причем сделано это было в моем присутствии. Я даже боюсь такое в протоколе писать. Полицейский инспектор — а боюсь!

— Как вам угодно, сэр. — Плечи Вулфа едва заметно приподнялись и тут же опустились. — Роковой. исход нашей беседы — трагическая случайность. К сожалению, я не сумел этому помешать, и сам был поражен, когда она… м-м… злоупотребила моим доверием. Я специально положил настоящий яд, она ведь могла случайно отвернуть крышку пузырька и по запаху догадаться… Короче, яд тоже предназначался для чисто психологического воздействия.

— Черта с два! Он воздействовал так, как вы и задумали. Вы что, меня за ребенка принимаете?

— Нет, не совсем. Но вы сказали о каком-то письменном заявлении, и мне это не нравится. Вы же прекрасно знаете, что никакого заявления я не напишу. — Вулф по привычке погрозил ему пальцем. — В сущности, вы неблагодарны, сэр! Вы хотели, чтобы преступление было раскрыто, а преступник понес наказание. Все так и произошло. Чего же вам еще? Какое все-таки завистливое чудовище — закон! А вы — его представитель. Вот почему вас не устраивает быстрое и справедливое разрешение любого конфликта. Раз у вас власть, вам непременно надо, чтобы частный конфликт перерос в затяжную, кровопролитную войну. Чтобы жертва корчилась в ваших руках, как червяк на крючке, и не десять минут, а десять месяцев. Какая гадость! Не люблю законы. Один великий мыслитель сказал, что закон — это упрямый осел.

— Что вы мне законом в глаза тычете? Не я законы пишу. Я всего лишь полицейский и потому спрашиваю: где вы купили синильную кислоту?

— Вот как? — Глаза у Вулфа сузились. — Вас это в самом деле интересует?

Вид у Кремера был жалкий, но он не отступил.

— Да.

— Прекрасно, сэр. Я, разумеется, отлично знаю, что продажа этого вещества запрещена. Бог мой, опять мы упираемся в закон! Так вот, меня снабдил ядом один химик, мой добрый друг. Если вы настолько мелочны, что попытаетесь установить его личность и возбудить дело, заявляю: я покину Америку и перееду жить в Египет, где у меня есть дом. А если это случится, тогда каждое десятое убийство, совершаемое в Нью-Йорке, останется нераскрытым, и вы будете жалеть о своем поступке до конца дней.

Кремер вытащил изо рта сигару, укоризненно покачал головой и наконец сказал:

— Ладно, не буду я мелочиться. Нужен мне ваш приятель, как… Через десяток лет все равно на пенсию. Меня другое беспокоит. Что будет делать нью-йоркская полиция годков этак через сто, когда вы помрете? Туго ребятам придется. Ладно, не злитесь, — добавил он быстро. — Короля от валета уж как-нибудь отличу. Хочу еще вот о чем попросить. У нас в управлении есть комната, где мы всякие диковинные штуки собираем: самострелы там, ножички разные, веревки… ну, которые по делам проходили. Как вы смотрите, если мы к нашей коллекции добавим эту шкатулку? Вам она больше не нужна, а мне пригодится.

— Этого я не знаю. — Вулф налил себе пива. — Надо у мистера Гудвина спросить. Шкатулку-то я ему подарил.

— Ну как, Гудвин, — повернулся ко мне Кремер, — по рукам?

— Не-ет! — ухмыльнулся я. — Сожалею, инспектор, самому нужна. Мне почтовые марки держать не в чем.

Я до сих пор держу марки в этой шкатулке. Но и Кремер внакладе не остался, пополнив свою коллекцию. Примерно через неделю в родовом имении Макнейров в Шотландии нашли настоящую красную кожаную шкатулку. Она была спрятана в дымоходе. Содержимого ее хватило бы на три процесса, но к тому времени Калиду Фрост уже похоронили.

Вулф недовольно переводил взгляд с младшего Фроста на его отца.

— И где же она?

Было это в понедельник, после полудня. Фросты позвонили еще утром и напросились в гости. Лу сидел на «троне олуха царя небесного», слева пристроился его отец, а рядом, конечно, стоял столик с парой стаканов и бутылкой «Старого Коркорана». Вулф только что прикончил вторую бутылку пива и блаженствовал в своем кресле. Я вытащил блокнот.

— Она сейчас в Гленнэнне, — сказал Лу, слегка покраснев. — Говорит, позвонила вам в субботу вечером, и вы разрешили ей туда поехать. Не хочет никого видеть. Со мной вообще не стала разговаривать. Я понимаю, последние дни ей пришлось туго. Но не может же она сидеть там одна! Мы хотим, чтобы вы туда съездили и поговорили с ней. За два часа обернетесь.