Райнов Богомил - Человек из прошлого

Улицы почти пусты. И, что для меня важнее, заведения Закрыты. Хорошо, что в центре можно встретить исключения. Направляюсь туда, резюмируя коротко свои версии. Для трехдневной работы результаты нельзя считать обескураживающими. Но все же этого недостаточно, чтобы поставить точку. Какой-нибудь весельчак снова может спросить: "Чего он еще ждет? Почему не хватает Танева за шиворот?"

Спокойно, спокойно. Мы работаем по плану.

Ресторан гостиницы "Рила" еще открыт. Выбираю столик рядом с оркестром не из любви к музыке, а потому, что его обслуживает мой приятель-официант. Приятель быстро берет у меня заказ и столь же быстро переходит к теме сегодняшнего матча. Прерываю его как раз в тот момент, когда он описывает, как "нашим" забивали роковой гол.

— Действительно, дело плохо, — говорю. — Но еще хуже, что я страшно голоден.

— А, извини, — спохватывается приятель и отправляется на кухню, оставляя меня наедине с моими версиями.

Впрочем, не совсем наедине, потому что в эту минуту оркестр начинает греметь над моей головой. Я и вообще небольшой поклонник чардаша, но мой пустой желудок выносит его с большим трудом. Хорошо еще, что я предусмотрительно заказал жаркое, не требующее долгого приготовления.

Съедаю жаркое и заказываю рюмку коньяка на десерт.

— Как, коньяк? — недоумевает мой приятель. — А кофе?

— Ну если нужно, давай и кофе, — отступаю я.

Пить коньяк с кофе, на мой взгляд, значит пить его по более высокой цене, при том, что качество его от этого не повысится. Но мой приятель — официант и, следовательно, лучше разбирается в таких вещах. Да, речь шла о благоухании сирени. У Илиева здорово благоухало. А у Андреева я не ощутил ничего подобного. Но этот нежный весенний аромат навряд ли выдержит конкуренцию с омерзительным запахом парткетина. И вообще, я сыт по горло этими запахами: мастики, сирени, паркетина, а сейчас еще и коньяка.

Приканчиваю и этот последний источник благоухания и прошу счет, дослушав умиротворенно рассказ о последующих событиях в матче.

— Значит, всыпали нам, — сочувственно киваю, хотя, честно говоря, я лично ни за какую команду не болею. Команда… Нужна мне эта команда, если я не сумел стать вратарем мирового класса.

— Всыпали, — соглашается приятель. — Но не так, чтобы…

— В таком случае пиши счет, — говорю. — И не вписывай оркестр. Я не танцую.

Расплачиваюсь, произношу какие-то утешения в том смысле, что "мы им еще покажем", и выхожу.

И был вечер, и было утро: день четвертый, как говорится в Священном писании о подобных случаях.

Этот четвертый день я начинаю в своем служебном кабинете, как и полагается в нормальный понедельник. Хватит таскаться по гостям. Немножко письменной работы. Иначе некоторые коллеги будут надо мной подтрунивать. Будет неудивительно, если даже начнут меня называть "инкассатор” вместо инспектор. Хотя я не думаю, чтобы это изменило мои привычки. Общайся с людьми в привычной для них обстановке — таков мой девиз, или, как говорят журналисты, мой "личный почерк". Привычная обстановка— это не только нагромождение мебели. Это еще и своеобразное кадровое досье. И потом, привычная обстановка иногда издает аромат сирени.

Но сейчас мое внимание поглощено упомянутой письменной и канцелярской работой. Проверка карточек, документов, исследования, экспертизы, получение справок по телефону от различных учреждений — словом, сплошная бюрократия, пока не заполнишь все квадратики своего кроссворда. Не помню, говорил ли я вам об этом, но в нашей работе нет ничего от крылатой романтики заокеанских криминалистов. Там люди работают с размахом: инспектор бросается в водоворот преступного мира, крушит своим железным кулаком носы и челюсти, — бывает, впрочем, что и с него самого сдирают шкуру, как с вареной картофелины, стреляет налево-направо из люгера и, в свою очередь, бывает смертельно ранен, что не мешает ему в конце концов обнаружить всех убийц и доставить их, аккуратно связанных в цепочку, к шефу, который уже подготовил приказ о повышении в должности. Откуда у нас это возьмется?! Вместо единоборства, стрельбы и героизма — канцелярщина…

Хорошо, что эта канцелярщина отнимает у меня не больше двух часов. И только я заканчиваю со всем этим, как лейтенант уведомляет меня:

— Вас вызывает шеф.

"И на этот раз обойдется без роз, — думаю. — Но будем надеяться хотя бы на сигарету".

Надежда моя оказалась оправданной. Шеф предлагает мне кресло у стола. Потом рука после недолгого колебания совершает вторую дугу — в направлении деревянной коробки. Закуриваю.

— Ну, какие новости?

Новости обычно он уже знает. Но не всегда. По интересу, с которым он меня слушает, я сужу о том, что сейчас беседа развивается по второму варианту. Я, понятно, не злоупотребляю вызванным интересом и пытаюсь быть кратким в пределах возможного.

— И вообще, пока все идет нормально, как сказал человек, падавший с Эйфелевой башни без парашюта, — скромно заканчиваю я.

Шеф, по обыкновению, не реагирует на мои внеслужебные реплики. Он встает и делает несколько кругов по кабинету — очевидно, анализируя в уме мои действия.

— Этого твоего Андреева надо бы немножко проучить, — замечает полковник, останавливаясь возле моего кресла.

— Совершенно верно. Хотя им и руководили добрые намерения…

— Ладно, ладно. Знаю, что будешь его защищать…

— Вовсе не собираюсь его защищать, — кротко возражаю я, думая как раз об обратном. — Просто объективно получилось так, что он, в сущности, нам помог, сыграв роль приманки…

— Сыграй он ее до конца, он бы отправился к чертям собачьим, а виноватыми бы оказались мы.

На такую постановку вопроса возразить нечего, поэтому я сосредоточиваю все свое внимание на тлеющем кончике своей сигареты. Шеф тоже замолкает. "Скажи спасибо, Андреев. Пронесло", — говорю про себя, потому что достаточно хорошо умею истолковывать молчание шефа.

— Так… Ну а дальше? — спрашивает шеф, снова усаживаясь за стол.

Я вкратце излагаю свой план. Шеф местами кивает, местами делает отдельные замечания. Потом он встает — это означает, что и мне пора подниматься.

— Завтра зайди снова, — говорит полковник. — Ты, Антонов, в целом работник неплохой, хотя грешишь необъяснимой слабостью к оригинальным методам работы. Но, повторяю, ты неплохой работник.

Я прощаюсь и выхожу. Когда шеф говорит, что ты неплохой работник, это почти равносильно вручению ордена. Хорошо, что, как я уже говорил, мы — люди не честолюбивые.

…D моей комнате надрывается телефон. Делаю три львиных прыжка и поднимаю трубку. Как и следовало ожидать, звонит мой старый товарищ, судебный врач.

— А, старик!.. Но что нам предложит Паганини аутопсии?.. Очень уж беден твой репертуар… Фанадорм, так?.. Концентрированный раствор, говоришь?.. Доза, достаточная для нас двоих? Мерси, нет необходимости. Можешь использовать целиком.