Элизабет Джордж - Прах к праху

— А я ничего подобного для тебя не сделала.

— Неважно. Потому что теперь все изменилось. Жизнь изменилась. Я никогда не думала, что жизнь может настолько измениться. Но это происходит, если ты открыта для этого, дорогая.

Дорогая. Куда мы движемся? Я слепо последовала этим курсом,

— Я живу на барже. Она похожа… Мне понадобится инвалидное кресло, но баржа слишком… я пыталась… Доктор Олдерсон говорит, что есть приюты, специальные дома…

— И есть просто дома, — сказала мать. — Как этот, ведь он и твой дом.

— Ты же не можешь на самом деле хотеть…

— Я хочу, — сказала она.

Вот так все закончилось. Она встала и сказала, что нам нужно поесть. Помогла мне перейти в столовую, усадила за стол, а сама пошла на кухню. Через четверть часа она вернулась с яйцами и тостами. Она принесла клубничный джем и свежий чай. И села не напротив, в рядом со мной. И хотя именно она предложила поесть, сама она практически ничего не съела.

— Это будет ужасно, мама. Это… Я… БАС… Она накрыла мою руку ладонью.

— Мы поговорим об этом завтра, — сказала она. — И послезавтра. И на следующий день тоже. У меня сжалось горло. Я положила вилку.

— Ты дома, — сказала мать. И я поняла, что она говорит искренне.

Линли нашел Хелен на заднем дворе своего городского дома, в саду. Она ходила среди розовых кустов с секатором. Однако срезала она не розы и не бутоны, а уже отцветшие и увядшие цветы, оставляя их лежать на земле.

Он наблюдал за ней из окна столовой. Темнело, и уходивший свет окутывал Хелен мягким сиянием. Он лег на ее волосы бликами цвета бренди, кожа Хелен мерцала, как тронутая золотом слоновая кость. Оделась Хелен в ожидании длительной хорошей погоды: абрикосовый блузон и такие же леггинсы, на ногах босоножки на тонкой подошве.

Глядя, как она переходит от куста к кусту, он вспомнил ее вопрос о любви. Как это объяснить? Не только ей — причем, убедительно, — но и себе.

Если бы он делал рациональный выбор, то, вероятно, остановился бы не на Хелен Клайд. С ее возмутительным равнодушием к тысячелетней истории, которая их окружала, с ее способностью беззаботно наслаждаться лишь тем, что здесь и сейчас предлагает жизнь, с ее показной беспечностью. Если они поженятся, у них столько же шансов продержаться более года, как у свечи на ветру. И все равно он желал ее.

Пусть суждена мне гибель 14подумал он и мрачно улыбнулся, а потом рассмеялся вслух. Разве вся жизнь — не риск? — спросил он себя. Разве все не сводится к вере в то, что другая душа обладает властью спасти нас? Вот в чем разгадка, Хелен. Любовь порождают не схожее образование, общность фамильных корней и жизненного опыта. Любовь возникает из ничего и созидает по мере своего роста. А без нее весь мир опять погрузился бы в хаос.

Снаружи Хелен закончила свою работу и стала собирать разбросанные сухие цветы. Она забыла захватить пакет для мусора и теперь бросала остатки роз в подол своего блузона. Линли спустился к ней.

— Сад требует ухода, — заметила Хелен. — Если оставлять отцветшие розы на кустах, кусты продолжают питать их и, в результате, меньше цветут. Ты знал об этом, Томми?

— Нет.

— Это правда. Но если срезать только-только подвядшие цветы, вся энергия поступает в свежие бутоны.

Она все нагибалась и нагибалась, подбирая сухие цветы. Перчаток Хелен не надела, и руки ее были испачканы. Но кольцо, как увидел Линли, по-прежнему было у нее пальце. Это вселяло надежду. И дарило обещание. И означало конец хаоса.

Она внезапно подняла глаза и поймала взгляд, устремленный на ее руки.

— Скажи мне, — попросила она.

Он поискал слова.

— Ты согласна, — сказал он, — что Элизабет Баррет любила Роберта Браунинга?

— Наверное, но я мало о них знаю.

— Она сбежала с ним. Навсегда порвала со своей семьей — в особенности с отцом, — чтобы прожить свою жизнь с ним. Она написала ему серию любовных стихотворений.

— «Португальские сонеты»?

— Да, их.

—И?

— И даже в самых известных из этих сонетов она не может объяснить ему почему, Хелен. Она говорит ему — что, говорит — как, говорит свободно, искренне, с детской верой… но ни разу не объясняет почему. Поэтому Браунингу пришлось поверить ей на слово. Ему пришлось принять что и как без почему.

— Что ты предлагаешь сделать и мне, да?

— Да, верно.

— Понятно. — Она задумчиво кивнула и подобрала еще несколько срезанных цветков. При ее прикосновении лепестки осыпались. Рукав блузона зацепился за шип на одном из кустов, и Линли отцепил его. Она накрыла его руку ладонью. — Томми, — произнесла она и подождала, чтобы он поднял глаза, — Скажи мне.

— Мне больше нечего сказать, Хелен. Извини, это все, на что я способен.

Взгляд ее смягчился. Она указала на себя и на него и произнесла:

— Я имела в виду не это, не нас, не нашу любовь, милый. Я хочу, чтобы ты рассказал мне, что случилось. В газетах пишут, что дело закрыто, но оно не закрыто. Я вижу это по твоему лицу.

—Как?

— Скажи мне, — повторила она, на этот раз еще ласковее.

Он опустился на газон, окаймлявший клумбу с розами. И пока Хелен ползала среди кустов, собирая обрезанное, пачкая блузон, леггинсы и руки, он рассказал ей. О Джин Купер и ее сыне. Об Оливии Уайтлоу. И о ее матери. О Кеннете Флеминге и любви к нему трех женщин и о том, что случилось из-за этой любви.

— В понедельник меня отстранят от дела, — закончил он. — Честно говоря, Хелен, это даже хорошо. У меня закончились идеи.

Она подошла, села рядом с ним на газон по-турецки с полным подолом сухих цветов.

— Может, есть другой путь, — сказала она. Он покачал головой.

— У меня есть только одна Оливия. А все, что ей нужно, это не отступать от своих показаний, на что у нее имеются самые веские причины.

— Кроме требуемой одной, — сказала Хелен.

— А именно?

— Что нужно поступать честно.

— У меня сложилось впечатление, что понятия о честном и нечестном не очень много значат для Оливии.

— Возможно. Но люди способны удивлять, Томми. Линли кивнул и обнаружил, что больше не хочет

говорить об этом деле. Он слишком с ним сроднился, и, видимо, будет возвращаться к нему мысленно еще не один день. Но в данный момент и вообще этим вечером он мог позволить себе о нем забыть. Линли взял Хелен за руку, стер налипшую землю.

— Кстати, это ответ на вопрос, почему, — сказал он.

— Что за ответ?

— Когда ты попросила сказать, а я тебя не понял. Это и был ответ — почему.

— Потому что ты не понял?

— Нет. Потому что ты попросила меня сказать. Ты посмотрела на меня и поняла, что-то не так, и спросила. Это и есть — почему, Хелен. И всегда так будет.

Она некоторое время молчала, как будто рассматривая, каким образом его рука держит ее руку.