Эрл Гарднер - Смерть таится в рукаве

— Но это было до трех часов ночи? — продолжал настаивать Диксон.

— Да, пожалуй, вы правы. Действительно, скорее всего это было где-то между часом и двумя.

Прокурор с облегчением вздохнул.

— Вы знакомы с Джорджем Леверингом? — спросил он.

— Да.

— Вы хорошо его знаете?

— Знаю, что он женился на одной из сестер Рентон, на той, что потом умерла.

— Ну а еще что-нибудь?

— Пожалуй, нет. Человек этот для меня особого интереса не представляет.

— Для вас, может, и не представляет, а вот для меня… — Паркер Диксон скептически усмехнулся. — Так, может, все-таки что-нибудь скажете о нем?

— Нет. Думаю, что нет.

— Верно ли, что Синтия Рентон, сестра Альмы, никак не связана с ним, но что на Альму она оказывает давление и выкачивает из нее «существенные вспомоществования»?

— К сожалению, — с достоинством произнес Терри, — мисс Рентон не посвящает меня в свои финансовые дела; как ни странно, она предпочитает вести их исключительно самостоятельно.

— Ладно, ладно, мистер Клейн, — холодно бросил прокурор, — я что-то не вижу оснований для сарказма.

Терри не произнес ни слова. Его молчание, однако, красноречивей всяких слов свидетельствовало о том, что он так не считает.

Прокурор как бы невзначай потянулся к перламутровой кнопке на краю стола и едва заметным движением нажал на нее. Его взгляд по-прежнему был направлен на Клейна. Терри смотрел прокурору прямо в глаза, и все же это почти неуловимое движение Диксона не ускользнуло от него: краешком глаза он заметил, что Диксон четыре раза нажал на кнопку и словно подал кому-то сигнал — два длинных и два коротких звонка.

Прокурор выдвинул ящик письменного стола, в котором лежал отчет, и, бросив туда платочек, задвинул ящик обратно.

— Что ж, я думал, вы проявите больше желания к сотрудничеству, — сказал он.

— Я отвечаю на все ваши вопросы, — возразил Клейн. — Сотрудничество предполагает некую определенную общую цель.

Прокурор чуть замешкался, но спустя мгновение перешел в решительное наступление.

— Вы знаете Джекоба Мандру, посредника в делах, связанных с поручительством? — сухим официальным тоном спросил он.

— Да, знаю.

— Вы знали его еще до своего отъезда в Китай?

Терри постарался использовать этот сухой формальный тон как своего рода барьер, через который прокурор, будучи лицом официальным, прорваться не сможет.

— Нет. Я познакомился с ним после своего возвращения оттуда. Мне хотелось выяснить, насколько этот Мандра соответствует моему представлению о нем, вот мы и встретились.

— Зачем?

— Он написал мне письмо, в котором просил достать ему некий предмет и предлагал за эту услугу весьма существенное вознаграждение.

— Что за предмет?

— Я бы предпочел, чтобы на этот вопрос вам ответил сам мистер Мандра.

— К сожалению, это невозможно.

— «Невозможно» — очень конкретное слово. Прокурор никак не отреагировал на это замечание Терри.

— И все же, мистер Клейн, предмет, о котором вы упомянули, случайно, не «слив-ган»?

Терри помедлил секунд пять, потом сказал:

— Да, «слив-ган».

— Вы могли бы рассказать подробней, что, собственно, это такое — «слив-ган»?

— Это полая бамбуковая трубка с мощной пружиной и собачкой, спускаемой посредством нажатия. В трубку вставляется стальная стрела, пружина отводится до полного сжатия, пока не сработает защелка, удерживающая ее. Длина самой трубки дюймов десять. Ее легко можно спрятать в широком рукаве, который характерен для китайской одежды, независимо от того, кому она принадлежит — мужчине или женщине. Достаточно надавить рукой на стол или какую-либо другую твердую поверхность, как стрела мгновенно высвобождается.

— Это смертоносное оружие?

— Еще какое смертоносное!

— То есть им можно убить человека?

— Для того оно и предназначено.

— Так вы выполнили просьбу мистера Мандры — послали ему это оружие?

— Нет.

— Почему?

— Во-первых, потому, что такие вещи — великая редкость, это своего рода антиквариат. Я же ездил в Китай вовсе не для того, чтобы заниматься там поисками антикварных вещей.

— Значит, вы виделись с Джекобом Мандрой уже после вашего возвращения из Китая?

— Да.

— Когда именно?

— Спустя неделю после того, как вернулся. Я заглянул к нему на Стоктон-стрит, мы посидели часок за чашкой чая.

— Вы вроде бы упоминали, что намеревались проверить какие-то свои впечатления?

— Да.

— Что это были за впечатления?

— Простите, — заметил Клейн, — но я не понимаю, почему вы задаете мне подобные вопросы. Что, в этом есть какая-то необходимость?

— Да, есть, мистер Клейн.

Клейн вздохнул:

— У меня имеется собственный «слив-ган». Если бы впечатление, которое произвело на меня письмо мистера Мандры, не подтвердилось, я бы просто подарил ему этот «слив-ган».

— Так вы подарили ему эту штуку?

— Нет.

— Из-за того, что ваше впечатление все-таки подтвердилось?

— Да.

— А вы не могли бы сказать, какое именно впечатление произвел на вас мистер Мандра?

— Я не был абсолютно уверен, — сказал Клейн, — что этим человеком двигало естественное для коллекционера стремление приобрести редкую вещь.

— Вам показалось, что он может использовать его в качестве оружия?

— Ну это слишком конкретно. Я бы не рискнул утверждать это с полной определенностью.

— Значит, вы не отдали ему этот «слив-ган»?

— Не отдал.

— А что вы можете сказать о самом мистере Мандре? Клейн вскинул брови.

— Смею уверить вас, — вставил Диксон, — у меня есть все основания задать вам этот вопрос.

— Если честно, в нем столько же притягательного, сколько и отталкивающего. Без сомнения, это человек железной воли и острого ума, однако в его мировосприятии, безусловно, тонком и глубоком, есть что-то… ну, как бы это сказать, безнравственное, что ли.

— Он вам не объяснял, зачем ему «слив-ган»?

— Он сказал, что «слив-ган» интересует его как коллекционера, что он украсит его коллекцию смертоносных механизмов.

— Вы не могли бы сказать, к какой национальности принадлежит мистер Мандра?

— Нет, знаете, не могу. Скажу вам больше — для меня это до сих пор неразрешимая загадка. В его внешности и характере много восточного, однако я совершенно убежден, что он не китаец, как, впрочем, и не японец.

— Расскажите мне подробней о вашем впечатлении о нем.

— Знаете, в этом человеке странным, непостижимым образом сочетаются какое-то безжалостное коварство и трагическое сознание того, как много потерял он в жизни, употребив свои замечательные природные способности во зло. Взять, к примеру, эту коллекцию смертоносного оружия, о которой он так печется, она как нельзя лучше отражает его личность, необычайно яркую и вместе с тем зловещую.