Рекс Стаут - Рассказы

В конце концов, этот визит оказался полным разочарованием. Я не стану утверждать, что лейтенант-коммандер Рид утратил все социальные инстинкты, но факт остается фактом: за усилиями в совершенствовании себя в качестве военной машины он совершенно забыл о том, как быть человеком. Он нашел своего приятеля полным болваном, а тот его — невыносимым.

Два дня они притворялись, что пытаются развлечь друг друга. На третье утро лейтенант-коммандер попросил бывшего товарища не обращать внимания на его присутствие и следовать своим собственным настроениям; гость же будет сам заниматься собой.

— Очень хорошо, — согласился тот, — тогда я прокачусь до северного кордона; повозка идет как раз сегодня. Ты не присоединишься ко мне?

Лейтенант-коммандер отказался и провел тоскливейший день, болтаясь в гамаке между двух гигантских кедров, потягивая свежий ананасовый сок и читая древние номера популярных журналов. Вечером он объявил о своем намерении вернуться в Сан-Хуан на следующее же утро.

— Но ты же собирался погостить неделю, — вяло запротестовал хозяин. — Да и отдых пошел бы тебе на пользу. Здесь, конечно, не так много развлечений, но я буду рад, если ты останешься. К чему спешка?

— Оставим твою вежливость, — ответил лейтенант-коммандер, тупо уставившись на друга. — В этом нет ничего хорошего, Дик, — мы слишком разные. У нас все теперь по-своему — и я хочу вернуться на борт.

Соответственно этому решению в четыре часа следующего дня (отбытие было отложено на несколько часов из-за полуденного зноя) лейтенант-коммандер взобрался на своего маленького пони, который за шесть часов донес его из Сан-Хуана в Сьеррогордо, и, помахав на прощание хозяину, отправился в сорокамильное путешествие через горы, холмы и долины к морю.

Свернув на белую фургонную дорогу, ведущую в Сан-Лоренцо, лейтенант-коммандер испытал приятное облегчение.

Он полностью понимал себя. Суровый, неистово любящий власть, признающий единственную норму морали и поведения и вполне счастливый собственными полномочиями, а также возможностью применять их, он был абсолютно не способен дышать никаким иным воздухом, кроме как воздухом своей каюты. Пока пони нес седока вперед, мимо чудесных голубых утесов и бесчисленных бурных потоков южного склона Сьерра-де-Луквильо, разум Рида находился за тридцать миль оттуда, на палубах «Елены».

Жизнь на борту представала перед ним до мельчайших подробностей: гордо развевающийся кормовой флаг, возвращение рулевого Морана, неутешительное состояние складов, выявленное во время воскресной инспекции.

Подолгу останавливаясь на каждом из этих пунктов, он смаковал их и жаждал повсюду навести порядок — в соответствии с уставом.

В Кагуасе, когда он остановился напиться прохладной воды и передохнуть несколько минут, ему посоветовали отложить продолжение путешествия.

— Это опасно, сеньор, — говорил владелец маленького магазинчика. — Взгляните!

И он указал на северо-восток, где над мрачным, сизым хребтом медленно ползла на запад черная туча, похожая на великана, шагающего по вершинам.

— Ну и что с того?

— Это предвещает шторм, сеньор; вы промокнете. А перебираться через горы, да еще ночью…

Лейтенант-коммандер жестом прервал его, уселся на пони и отправился дальше.

Почти на середине перевала, в двух милях от деревушки Рио, шторм разыгрался над ним в полную силу.

Все началось с мелкой мороси; лейтенант-коммандеру пришлось потратить некоторое время, чтобы сойти на землю, отвязать от седла пончо и надеть его.

Но не проехал он и ста ярдов, как дождь превратился в настоящий ливень, в ту же минуту быстро надвигающаяся тьма как одеялом покрыла узкую тропинку, и путешественнику пришлось теперь вслепую бороться с водяной стеной в непроницаемой черноте тропической ночи.

Вскоре Рид оставил безуспешные попытки направлять своего пони; все его силы уходили только на то, чтобы, обхватив животное за шею, держаться в седле.

Рев ветра и непрекращающиеся потоки воды были ужасны, и очень скоро он потерял всякую способность ориентироваться в этом кромешном аду.

Внезапно что-то большое и тяжелое больно ударило его, он почувствовал, как пони пошатнулся и остановился, а в следующий момент Рида словно подхватило что-то и понесло, яростно швыряя из стороны в сторону…

Лейтенант-коммандер сел, осмотрелся и длинно выругался. Желал бы он знать, где, ради Семи морей, находится — и тут он все вспомнил.

Рид попробовал встать, но тут же ощутил острую, пронзительную боль в левой руке. Попытавшись пошевелить ею, он обнаружил, что рука безжизненно висит в рукаве.

Со стоном он все-таки поднялся и энергично потопал ногами, чтобы убедиться в их целости, чуть не взвыв от боли, снова пронзившей сломанную руку.

Шторм миновал.

Южные звезды над головой рассеивали мягкий, бриллиантовый свет. Вокруг и вверху плотная черная листва, таинственно шелестела под легким ветерком; налево, в просвете, виднелись белые очертания известнякового утеса. Туда и направился лейтенант-коммандер, надеясь найти дорогу. Пони нигде не было.

Около получаса Рид разыскивал путь, перебирался через корни и сломанные сучья, натыкался на непроходимые заросли кустарника и дикого винограда.

При каждом шаге он вздрагивал от резкой боли и уже начал чувствовать легкое головокружение.

Неожиданно Рид оказался на открытой прогалине, в конце которой заметил свет, лившийся из окна домика.

Превозмогая боль, он добрался до крыльца и постучался.

Дверь открылась; потом земля словно сама поднялась к нему, и все погрузилось во тьму.

Лейтенант-коммандер очнулся, ощущая самые восхитительные в своей жизни тепло и усталость, и пролежал несколько минут с закрытыми глазами, просто от нежелания открывать их. Внезапно он услыхал рядом с собой женский голос. Говорили по-испански.

— Нет, любимый, он еще спит.

Второй голос, мужской, раздался откуда-то с другой стороны комнаты:

— Ты уверена?

— Да. Тебе действительно не о чем беспокоиться.

Если не считать руки, он больше не пострадал.

— Ну хорошо. Подойди сюда, Рита.

Лейтенант-коммандер открыл глаза. Уже давно стоял день; очевидно, Рид пробыл без сознания — или проспал — довольно долго. Он увидел маленький бамбуковый столик рядом со своей кроватью, американское плетеное кресло-качалку, самодельную пальмовую ширму; затем перевел взгляд туда, откуда слышались голоса.

Девушка стояла перед мужчиной, почти полностью закрывая его собой. Неожиданно она отодвинулась, и пораженный лейтенант-коммандер опустил веки.

Прошло несколько секунд, прежде чем он снова, медленно и осторожно, открыл глаза. Яркий свет, падавший из распахнутого окна, освещал лицо этого человека — ошибки быть не могло.