Джон Карр - Часы-убийцы

– Престон! Выведите ее!

– Это я сделала! – неожиданно заявила миссис Горсон и расплакалась. Она не противилась, когда Престон выставил ее за дверь, крепко обхватив, словно мешок с углем. Мелсон приготовился услышать отчаянный визг. Визг и впрямь раздался, но уже за дверью.

– Бетс! – крикнул Хедли. – Куда вы девались?.. Видели все это? Отлично. Отправляйтесь за ордером на арест. Если будут какие-то трудности, позвоните мне... Еще не ушли?

– Нет еще, сэр.

– Скажите Престону, чтобы он подежурил у входа. Но, прежде всего, догоните эту Горсон – только быстро! – и запретите ей даже слово кому-то сказать о том, что она видела!

– Минутку, Бетс! – проговорил Фелл. Все его добродушие и жизнерадостность куда-то испарились, он говорил очень тихо, крепко сжимая в руках свою трость. Остановив сержанта, Фелл повернулся к Хедли. – Вы уверены, что поступаете правильно? Не лучше ли ограничиться наблюдением и подождать, пока следствие будет доведено до конца?..

– Не собираюсь рисковать бегством преступника, когда и так очевидно, кто он.

– А вы понимаете, что погубите себя, если все-таки допустите ошибку? Вы ведь даже не дали ей возможности объясниться! Вы понимаете, что ведете себя именно так, как запланировал настоящий убийца?

Хедли пожал плечами и вынул часы.

– Ради старой дружбы и чтобы успокоить вашу совесть, не возражаю. Сейчас двадцать минут первого. Она должна вернуться с минуты на минуту... – Инспектор умолк, неподвижно глядя перед собой. – Если только... Господи, не могла же она сбежать? Сегодня она не пошла на работу, а отправилась на прогулку с Гастингсом... – Хедли ударил кулаком в ладонь. – Если это так...

– Ну, если это так, – отозвался Фелл, – разыскать их будет нетрудно. В этом случае я сниму все свои возражения, и вы со спокойной душой сможете арестовать преступницу. Только она вернется, можете не сомневаться. Так на чем же мы порешим?

– Бетс, подождите немного внизу, в холле... Хорошо, я поговорю с девушкой. Не знаю, почему вы решили, что для меня такое уж удовольствие арестовать ее. Поверьте, вы заблуждаетесь. Я охотно взглянул бы на дело с другой стороны, – хотя при таких уликах суд приговорил бы и святого, – я охотно сделал бы это, если бы понимал вашу точку зрения. Однако я ее не понимаю. Вы, друг мой, только сомневаетесь в собранных уликах да жалуетесь на мою ограниченность. Нельзя, в конце концов, руководствоваться чистыми эмоциями. К тому же я не верю, что ваши возражения основаны только на "внутреннем голосе" и тому подобных бреднях – такого в вашей практике еще не бывало. Так что, будьте добры, расскажите мне, почему вы считаете эту девушку невиновной, а я постараюсь оценить ваши доводы...

– Так, стало быть? – сдержанно проговорил Фелл. Взглянув на вещи, разложенные на кровати, и оставшуюся в тайнике коробку от туфель, он продолжал:

– Не сомневался, что эти вещи найдутся, хотя и не мог сказать, в каком именно месте, поэтому находка мало меня взволновала. Скорее напротив: она подтверждает мою теорию. Я знал, что мы найдем стрелку, одну из перчаток, а также, вероятнее всего, браслет и часы-череп. Однако я был абсолютно убежден, что одну вещь мы не найдем...

– А именно?

– Те часы, которые исчезли с выставки в универмаге. Вы хотели узнать мою точку зрения. У меня есть версия, на мой взгляд, заслуживающая несомненного внимания. Существовали, правда, две трудности – не в самой версии, а в том, чтобы доказать ее справедливость вам или кому бы то ни было. Одну из этих трудностей я уже устранил, вторая, однако, настолько серьезна, что возможность справиться с ней граничит с чудом... С другой стороны, и в самой версии есть одно довольно слабое место...

– У меня лично никакой версии нет, но зато есть факты – твердые, непоколебимые факты. Вот они перед вами – на кровати и в той коробке. Вы сами признали, что и без них Элеонору Карвер могли обвинить в убийстве служащего универмага...

– И убийстве Эймса, не забывайте об этом, – вставил Фелл. – Только оно придает вес уликам, относящимся к убийству в универмаге.

– Ну, если присяжные признают ее виновной в убийстве Ивена Мандерса и приговорят к повешению, вряд ли сомнения в том, что она убила и Джорджа Эймса, явятся для нее большим утешением... Тем более, что и там против нее есть серьезные улики.

– Знаю. Можете их не перечислять! Прежде чем я начну излагать свою версию, расскажите мне лучше, что, по-вашему, произошло здесь этой ночью?

Хедли присел на край кровати и начал неторопливо набивать свою трубку.

– Ну, я попытаюсь восстановить картину событий – не утверждаю, что она будет во всем точна, но позже мы сможем уточнить детали. – Итак, Элеонора знала, что детектив следит за домом и пытается завести в трактире знакомство с его жильцами...

– Это при том, что Элеонора, насколько нам известно, в трактире никогда не бывала?.. – перебил Фелл.

Хедли окинул доктора почти добродушным взглядом.

– Собираетесь цепляться за каждое мое слово? Ладно, не бывала. Только что это вам дает?.. Карвер подозревал, что Эймс – сыщик (он сам говорил нам об этом), а Люси Хендрет это знала (опять-таки, по ее же словам). Можно ли поверить, что они никому не обмолвились о своих догадках? Нет!.. Может быть, мимоходом, но наверняка должны были проговориться. Если же у Карвера были причины предполагать, что его приемная дочь причастна к убийству в "Гембридже" (а он сам признался в этом), то он мог упомянуть об Эймсе и намеренно. Короче говоря, такую информацию Элеонора могла получить дюжиной способов... Тем более, если она опасалась, – продолжал, пытаясь раскурить трубку, Хедли, – что кто-то шпионит за ней, знает ее тайну и собирается сообщить о ней полиции...

– Ха! – фыркнул Фелл. – Снова возвращаемся к нашему загадочному осведомителю. Кто он?

– Миссис Милисент Стеффинс, – спокойно ответил инспектор. – Для такого вывода у нас есть все основания. Вероятно, незачем убеждать вас, что миссис Стеффинс, во-первых, принадлежит к тому сорту женщин, которые любят писать анонимные письма, шпионить за соседями и тайком доносить в полицию; во-вторых, она наверняка знала о тайниках в стенах; в-третьих, боялась, как бы Карвер не узнал, что именно она навела полицию на след его приемной дочери... Вот это и есть, – с усмешкой продолжал Хедли, – мое объяснение загадки осведомителя. Все просто – никакой мистики. Я бы не хотел говорить...

– Ладно, ладно, – нетерпеливо перебил доктор, – смело выкладывайте все – пусть даже кое-что кажется вам недостойным упоминания. Что вы хотели сказать о миссис Стеффинс?

Хедли постучал по зубам кончиком мундштука.

– Вспомните, пожалуйста, как она отозвалась об Элеоноре.

– Ну?

– Согласитесь, что язык у нее исключительно злой, не так ли?