Жан-Мишель Шарлье - Преступный синдикат

Большинство итальянских эмигрантов прибыло с юга полуострова. Для того чтобы противостоять мафии и дать ей отпор, неаполитанцы возродили одну из своих бывших тайных организаций – каморру. Во времена владычества Саетты предводителем каморры в районах Ист-Сайда и Ист-Гарлема был Энрико Альфано, чаще именовавшийся Эрриконе. Методы каморры были такими же, что и у мафии, и между обоими союзами нередко происходили стычки. Нет нужды уточнять, кто из них очень быстро взял верх.

Таким образом, мало-помалу ирландские, сицилийские, еврейские, неаполитанские иммигранты сформировали районы обитания, своеобразные гетто, довольно живописные, с их узкими улочками, тротуарами, загроможденными всевозможными товарами, с разноцветными гирляндами белья, свисающего с окон. Лавки красильщиков, торговцев москательными, аптекарскими, продовольственными товарами, прачечные должны были быть открыты днем и ночью – ведь в любое время мог прийти тот, кому они обязаны были выплачивать десятину за охрану от подобного же насилия со стороны враждебного клана.

Послушные торговцы, поскольку другой возможности сохранить дело у них не было, неохотно раскошеливались. Они влачили скудное существование: от своих доходов им оставалось только то, что не попадало в руки мафии, которая считала всегда очень точно и оставляла лишь столько, сколько требовалось для поддержания жизни – ни больше, ни меньше.

Еще большим злом было постоянное, ежечасное, ежеминутное развращение детей.

В этом квартале, образовавшем замкнутую зону и очень скоро прозванном «Малая Италия», улицы принадлежали ребятам. В трущобах, где они проводили большую часть времени, их воспитанием занимались находившиеся среди них старшие. Нетрудно догадаться, что, несмотря на наличие школ, посещение которых считалось обязательным, «воспитание» проходило в основном в притонах. Родители же хотели, чтобы их дети стали добропорядочными гражданами, воспитанными, имеющими возможность найти свое место в этом обществе «сверхвозможностей, доступных для всех», тем более что сами они были обречены на то, чтобы занимать подчиненное положение, что, конечно, никого не устраивало.

Вначале запросы детей не шли дальше желаний научиться тому, что умели делать другие. Но кто эти другие?

Они были такими разными.

Родившись в Америке, они говорили по-английски с сильнейшим акцентом. Они коверкали язык еще и потому, что в разговорах с родителями, со своими товарищами пользовались еврейским, ирландским, неаполитанским, сицилийским, калабрийским и другими диалектами, которые оставались единственными, бережно сохраняемыми нитями, связывавшими их с утраченной родиной.

За это маленькие американцы жестоко высмеивали их, так же как они высмеивали их слишком короткие штанишки, залатанные рубашки, голые ноги в стоптанных башмаках, запахи их пищи, сохранявшие воспоминание о натертых чесноком горбушках хлеба, оливковом масле, спагетти, жареной рыбе и еще бог знает о чем.

Слабые, которых эти насмешки повергали в отчаяние, склоняли голову, другие яростно дерзили в ответ. Это приводило к стычкам на переменах. Верх чаще брали более озлобленные дети иммигрантов. И у победителей этих первых боев не возникало сомнений относительно своего права на трофеи. Они требовали денег, которых никогда не было у их родителей, денег, которые давали возможность избегать самых оскорбительных унижений, выходить победителями из любых столкновений, одерживать верх над противниками.

Вот почему учебные заведения были не в состоянии выполнять свою основную задачу: там очень редко понимали детей – выходцев из чужих далеких стран. И как ни парадоксально, такие заведения становились школами организованной преступности. При этом улица оставалась основным местом, доступным для выражения эмоций, для демонстрации способностей и безнаказанного господства физической силы.

Таким образом, не стоит слишком удивляться тому, что на одних и тех же улицах, в тех же школах можно было встретить мальчиков в коротких штанишках, объединенных личными симпатиями, одинаковым направлением мыслей, которые, повзрослев, станут главарями организованной преступности и будут контролировать, выйдя, по сути, из ничего, самый богатый рынок торгующей Америки – рынок человеческих пороков.

Настало время с ними познакомиться.

Начнем с Франческо Кастильи, самого старшего из них, родившегося в январе 1891 года в Калабрии. Спустя четыре года его отец, дон Луиджи, покинул родину и лишь в 1897 году, благодаря жесточайшей экономии, смог вернуться за женой и детьми.

Семейство Кастилья приютилось в лачуге из четырех комнатушек под номером 236 на 108-й улице, иначе говоря, на острове Манхэттен, в центре итальянского гетто. Новая обстановка не вызвала у госпожи Кастилья особого чувства растерянности. Толстые кумушки, ее соседки, обсуждали на улице, как лучше приготовить тесто, покупали свежие томаты и приправу у бродячих торговцев. Она быстро освоилась на новом месте уже и потому, что охотно помогала соседкам, принимая у них роды, оказывая первую помощь, столь необходимую в этом районе, где стремительно росла рождаемость, особенно если учесть, что эта помощь предоставлялась бесплатно и воспринималась бедняками как бесценный дар.

Хотя Луиджи Кастилье удалось открыть свое дело, что-то вроде булочной, в семье не всегда ели досыта. Чтобы как-то облегчить положение, старший брат, Эдуарде, научил младшего, Франческо, которому в ту пору исполнилось семь лет, деликатному искусству кражи с витрин. Позже, в октябре 1909 года, Франческо поступил в подготовительный класс на 109-й Восточной улице и получил американское имя Фрэнк. Не сумев как следует изучить английский язык, он отставал в школе и решил как можно скорее начать зарабатывать деньги. Первая открывшаяся перед ним возможность была связана с особенностью еврейских жителей квартала. Те почитали великим грехом трудиться в субботу. Он стал продавать им свои услуги в эти дни и впоследствии вспоминал, что это ему окончательно «открыло власть денег».

Почти в то же время, когда семейство Кастилья садилось на корабль, точнее, 24 ноября 1897 года, в Леркара-Фридди (Сицилия) родился Сальваторе Луканиа, третий ребенок и второй сын Антонио Луканиа и его супруги Розали, урожденной Каппорелли. По мнению многих, он заметно отличался от остальных детей – от старших Джузеппе и Франчески, от младшего Бартоло. Мать его обожала.

В апреле 1906 года Антонио Луканиа пристроил всю свою семью в трюме грузового судна, идущего в страну, о которой мечтали все сицилийцы, – в Соединенные Штаты Америки.

Семья Луканиа обосновалась в Лоуэр Ист-Сайде, в квартале, о котором Раймонд Чандлер сказал, что там говорили на всех языках мира, а иногда даже на английском. Они поселились в жилище еще более убогом, чем у Кастильи. Луканиа утешался тем, что в Нью-Йорке существовали бесплатные школы, которые могли сделать из его отпрысков важных людей. Он добился, что все его дети посещали бесплатную школу, и пришел в восторг, когда они согласились изменить свои имена на американский лад: Джузеппе стал Джозефом, Франческа – Фанни, Бартоло – Бертом, Консетта – Конни. Только один отказался наотрез – Сальваторе, который заявил: