Татьяна Степанова - Темный инстинкт

— Я мзды не беру.

— Это не мзда, а премия.

— Премии от министра приятны, от руководства. Только не дают нам что-то, все сквалыжничают… А я клянчить — не люблю, не привык.

— Я тоже. Кстати, я тут одного вашего парня встретил — без ног на каталке. Из Чечни вроде. Тоже клянчить не привык, а милостыню просит.

— Миша-то? — Сидоров закурил сигарету. — Хороший он мужик, несчастный. Служил, между прочим, здесь, на погранзаставе, кадровый офицер. К «хоттабам» загремел по контракту: жену любил, ну и денег ей хотелось… Подарок хотел сделать. А как из госпиталя ей сообщение принесли — она, стерва, к нему даже не приехала. Отказалась от «обрубка». Вернулся он, отец у него тут был — так с горя через год умер. А Миша… Наши его в дом инвалидов хотели определить — так он отказался. И милостыню на станции теперь действительно просит. «На протез», — всем объясняет. А что за день соберет — все пропьет. Конченый он. Мы ему с ребятами подкидываем, когда бабки водятся, иногда пузырь поставим, так что…

— Ты действительно уверен, что оба убийства совершил один и тот же человек? — спросил Кравченко.

В кабинете стало тихо. Потом Сидоров совсем иным тоном ответил:

— Абсолютно не уверен. Поэтому и сижу тут с тобой.

— Ты никогда не попадешь туда, куда очень хочешь попасть, Шура. Понял — нет?

— А куда именно я хочу попасть?

— В дом Зверевой. Вернее, в круг ее общения, ее семью. Ни-ко-гда. И ты это знаешь. Так вот. Я тебе помогу. — Кравченко наклонился. — Я уже — там. И я готов кое-чем с тобой поделиться и кое-что за тебя там внутри этого круга провернуть.

— Что именно?

— Опрос граждан, наведение справок, наблюдение и, если понадобится, даже оперативный эксперимент.

Сидоров улыбнулся:

— Подкованный ты парень, Вадик. А знаешь, так нагло и настырно мне еще никто себя не предлагал.

— Конфиденты по нынешним меркам — люди небескорыстные, — теперь усмехнулся Кравченко. — И если они себя вдруг кому-то предлагают, значит, жертва эта, по их мнению, окупится.

— Ну, положим, я согласен. И даже очень рад такому нашему.., ну, скажем, сотрудничеству. А дальше что?

— А дальше будем менять баш на баш. Честно и справедливо по мере возможности. Информация внутренняя за информацию внешнюю.

— А что тебе от меня нужно конкретно?

— Пока что результаты судебно-медицинской экспертизы трупа Шипова, результаты осмотра места происшествия и все о свихнувшемся Пустовалове.

Сидоров взвешивал требуемое и предлагаемое.

— И никаких там бумаженций — контрактов, подписочек и тэ пэ, — подытожил Кравченко. — Я их не люблю.

— Я тоже. Но вообще ты многого хочешь. Аппетит шире рта у тебя, Вадик.

— Я свое сказал. Решать тебе.

Опер решал недолго. Поднялся, полез в сейф, достал оттуда пачку фотографий, початую бутылку водки, а из ящика в столе два пластмассовых стаканчика.

— Один вопросик на предмет проверки искренности конфидента, — он разлил по стакашкам. — А сколько Зверевой лет?

— Пятьдесят два года. А ты.., вы что, даже не допрашивали ее тогда?!

— Какое там! Прокурор вякнул, краснея и бледнея: а не ответите, мол, нам на вопросики, она на него глянула — он и заткнулся. Но ей, конечно, не до вопросов тогда было, понимаем. Но и сейчас, Вадик, на протокол положить такую женщину — та-а-кую женщину никто из наших тут не осмелится. Духа не хватит. Уедет — пошлют потом отдельное поручение, на МУР спихнут, а там… Ладно, это теперь уже неважно, а важно то, что шабашник Коровин убиенный тебя не интересует? Так, нет?

— Мне за него платить не будут. А он действительно шабашник?

— Действительно. То опознание участковым полностью подтвердилось. И действительно, ездил в город за водкой. На обратном пути его и замочили.

— О нем мы будем скорбеть. Пока что. Но вспомним непременно, если понадобится. А вот о Пустовалове…

— Бери снимки. Полюбуйся. Это он по первому своему делу, когда напал на соседа по лестничной площадке. У того в результате тяжкие телесные — полгода в гипсе, потом инвалидом стал.

— А чем он его?

— Как и шабашника — топором по голове, тот руками успел закрыться — раздробление обеих кистей, переломы, ну и черепная травма.

— А лицо?

— В материалах уголовного дела сказано: «неизгладимое обезображивание лица» — шрам через весь лоб. Хорошо, черепушка у соседа оказалась крепкая. Вообще — удар в лицо — это на Пустовалова похоже.

— А в горло? Ножом? — насторожился Кравченко.

Опер пожал плечами.

— Просвети меня насчет этого психа, Саша. — Кравченко рассматривал фотографии, где в присутствии понятых тот, кого сейчас разыскивала милиция, демонстрировал что-то следователю на лестничной площадке, видимо, какого-то очень старого дома. — Только странно, что вы следственный эксперимент с невменяемым проводили.

— Не мы, во-первых. А во-вторых, дело еще до судебно-психиатрической было, по горячим следам, так сказать, закрепить хотели. И тогда выводов о его здоровье никто еще никаких не делал.

— Ясненько. А почему он…

— Слушай, я тут в одно место собирался, да ты пожаловал. Получить хочу там консультацию на тот же предмет, что и тебя интересует. Мне этот псих — вот где, — Сидоров показал себе на горло большим пальцем. — Ненавижу эту публику, потому что не понимаю. А тут есть человечек, который с одного взгляда их сечет. В общем, момент назрел — если хочешь, можешь прокатиться со мной. Вреда от этого, думаю, не будет.

— А куда прокатиться? — осведомился Кравченко.

— Да тут недалеко, в лесочке. Интернат там для вот таких, — Сидоров крутанул пальцем у виска, точно будильник заводил. — Лесная школа, в общем, а наши ее «Гнездом кукушки» окрестили. Там прежде и ЛТП наш районный помещался, и наркология, потом все прикрыли, трудоголики расползлись кто куда. Сейчас там только те дурики живут, какие сами того желают и кому совсем уж деваться некуда. Ну и несколько «принудиловок», но это случай особый. Со своим режимом. А зав всей этой богадельней голова светлая. Советы иногда нам дает. Тут у нас весной из части дезертир деру дал с автоматом, шизанутый какой-то. Так ее советы очень даже пригодились. Так что и по Пустовалову…

— Ее советы? — Кравченко ухмыльнулся.

Сидоров в ответ улыбнулся обезоруживающе.

— Ладно, не цепляйся. Ты на колесах? Вот и чудненько. Только пожрать надо сначала заскочить куда-нибудь.

Пельмени уважаешь? Ну и лады. Тут есть одно местечко.

До «Гнезда» добирались довольно долго — сначала по шоссе, а затем по весьма живописной, но ужасающе ухабистой лесной дороге. «Хонда» то и дело подпрыгивала на рытвинах, кое-как присыпанных гравием.

— Тут у нас ремонт вечный, наверное, еще со времен варягов, — рассказывал Сидоров. Перекусив вместе с Кравченко и запив обед парой банок пива, он заметно оживился. И причина подъема его настроения стала для Кравченко скоро совершенно ясна. — У озера вашего стройка кипит, лес наш валят, роют, бетонируют, грызут природу точно колорадские жуки. А тут, — опер кивнул на сосны, на гранитные валуны, поросшие разноцветными мхами, — убогим и дорога вроде не нужна. И правда, куда им таким путешествовать? «Скорая» с грехом пополам из города доедет, хлеб с крупой тоже на попутке забросят, гроб — если кто скопытится — тоже: кладбище тут рядом.