Виктория Платова - Победный ветер, ясный день

Бычье Сердце вдруг вспомнил короткий взгляд Мюрисеппа, который пытался всучить майору версию о похищении и на секунду потерял контроль над собой — это был волчий взгляд. Да, именно так он и подумал тогда: волчий. Смерть Ромы-балеруна была выгодна обоим. В отсутствие Валевского Мюрисепп может стать главным балетмейстером. Куницына вернет себе главную партию: ведь без поддержки Ромы карьера маленькой и никому не известной танцовщицы с чудной фамилией Филипаки гроша ломаного не стоит. Во всяком случае, на это намекал Лу Мартин, а у Бычьего Сердца не было никаких оснований не верить юному гомосексуалисту. Обычно если хотят понравиться, то безбожно врут про себя. А про других говорят самую что ни на есть безбожную правду. Усыпляют бдительность, ловко балансируют, а там пойди разберись!.. А Лу Мартин очень хотел понравиться (мерзость какая!) Бычьему Сердцу, даже похотливыми ручонками шерудил в опасной близости…

Нет, с Лу Мартин.., тьфу ты, черт!., с дамочкой из ларька майору Сиверсу еще придется повозиться…

…Зачем она солгала?

Зачем она солгала этому огромному туповатому менту? Почему не рассказала все как было?

Но ведь ничего не было. Самое важное в ее жизни прошло, прокатилось, пролетело мимо, едва задев упругим крылом. С крыла упало перышко, которое в дрожащих Лениных руках преобразилось в визитку. На визитке были два номера телефона. И имя:

РОМАН ВАЛЕВСКИЙ.

И больше ничего. Никаких опознавательных знаков: «художник», «предприниматель», «менеджер по продажам». Роман Валевский был самоуверен, Он не нуждался в подпорках. Он был ценен сам по себе, Он был Романом Валевским — и этим все сказано. Такие визитки мог бы раздавать господь бог, до того как его разжаловали в ефрейторы за нарушение устава караульной службы. Ведь смешно же под короткой строчкой «БОГ» делать еще и приписку «создатель». Или — «отец всего сущего»…

Интересно, скольким несчастным Роман Валевский вскружил голову? Сколько еще обманутых маленьких дурочек получили подобные визитки? Не она первая, не она последняя, но как же хочется быть первой и последней! Первая и последняя, хотя бы на один вечер, — именно это мерцало в Его зрачках. Она не могла обмануться. Или она увидела только то, что хотела увидеть?

Первый телефон начинался на тройку, значит, Он живет где-то в центре. Второй — на девятку, скорее всего мобильник. Лена дала себе очередное китайское слово не звонить ни по одному из этих номеров. И конечно же, позвонила. Через полтора часа, из таксофона на метро «Василеостровская», куда приехала в полном раздрае и сладкогорькой панике. Целых сорок минут Лена кругами ходила поблизости, нагуливая время. Звонок должен быть рассудительным и как бы необязательным: наткнулась на номер, вспомнила, что обещала, и вот, пожалуйста, звонит. Позвонить было решено на мобильник: мобильник всегда с собой, так что отвертеться от разговора будет невозможно. Лена набрала девятку, потом четверку, потом единицу. И еще четыре цифры, .которые в сумме своей без остатка делились на семь. Сделав такие нехитрые вычисления, Лена приободрилась. Семь было ее счастливым числом. Вот только между цифрами пришлось делать короткие передышки, соображая, как бы половчее начать разговор.

«Привет, это я… Я продала вам одеколон, а вы попросили позвонить… Вы так внезапно исчезли, я волновалась…»

«Здравствуйте, Роман. Вы просили позвонить, и я звоню… Да, та самая продавщица, которую вы приглашали на вечеринку… У вас был расстроенный вид… Что-то случилось? Может быть, я могу помочь?..»

Все жалкие Ленины построения сводились к продавщице из ларька, одеколону и «что случилось?». А впрочем, наплевать.

Он просил ее позвонить — и она позвонила.

Позвонила понравившемуся парню. Ничего крамольного, ничего сверхъестественного.

Все разрушилось после трех долгих гудков. На том конце отозвались. Но это был не Роман, а какая-то женщина. Женщине аккомпанировал гул голосов, приглушенный смех и звон бокалов. Атрибуты вечеринки, на которую Лена так и не попала.

— Слушаю, — сказала женщина.

Лена молчала.

— Если вам Романа, — сделала единственно верный вывод женщина, — то он подойти не может. Временно, конечно… У вас что-то срочное?

Лена молчала.

— Алло! — Женщина даже подула в трубку. — Вас не слышно! Говорите!

Лена молчала.

— Перезвоните попозже!

Женщина отключилась, и Лене ничего не оставалось, как повесить трубку. Со всей злостью, на которую она была способна.

— Бабник, — сказала она трубке. — Юбочник! Казанова хренов!

Змей из заброшенного азиатского храма оказался многостаночником. И неважно, кем была женщина в трубке — подружкой на уик-энд, любовницей или женой.

Важно то, что она была. Теперь их знакомство предстало перед Леной в новом свете. В бледно-голубоватом свете городского морга, где покоилось теперь Ленино чувство, умершее, едва успев родиться.

Скорее всего женщина ожидала Его где-нибудь поблизости, у метро. Скорее всего не одна, а с компанией — ведь они отправлялись на вечеринку. Компания была, определенно. Змеи поменьше — не такие красивые, не такие переливающиеся. Ангелы и архангелы. Апостолы с ключами от иномарок. И змей на спор — а как же иначе? — решил подцепить первую попавшуюся девицу. Для кого-нибудь из своих апостолов, чтобы им не скучно было охранять подступы к вечеринке в царствии небесном.

Она вернулась домой, так и не расплескав душившей ее ярости. К счастью, под руку попался Гжесь — безоружный, осоловевший от трех бутылок пива и потому утративший бдительность. Лена затолкала его в спальню, бывшую когда-то комнатой затравленной коломенской девчонки, и повернула ключ в замке.

— Раздевайся, — сказала она Гжесю.

Подобной инициативы Лена не проявляла с самого начала их вялотекущего бракоразводного процесса, и Гжесь осоловел еще больше.

— Ты чего? — спросил он, чувствуя подвох.

— Сам знаешь, — коротко ответила Лена.

…О, это было великое сражение! Коренной перелом в войне, после которого до белых флагов, развешанных на балконах, рукой подать. Устоявшийся, как болотная вода, фронт Гжеся ломался и трещал по швам, войска покидали передовую поротно и повзводно, сдавались в плен с тяжелой техникой, артиллерией и всем тыловым хозяйством. Верховному Главнокомандующему оставалось только застрелиться. Или подписать акт о безоговорочной капитуляции. Или то и другое вместе.

Через три часа все было кончено.

Гжесь валялся на кровати, выпотрошенный, как рыба, мокрый, как мышь, и скукоженный, как армейский сапог. Сил у него осталось только на то, чтобы не отрываясь смотреть на Лену.

— Черт возьми, — заплетающимся языком сказал он. — Ты фантастическая любовница!