Виктория Платова - Победный ветер, ясный день

Еще несколько часов назад и сама Лена думала точно так же. Но теперь, когда безразмерный, полный странных, пугающих открытий день перешел в заключительную фазу, — теперь все изменилось. Изменилась и сама Лена. Изменилась настолько, что лихо сорвать машину с места ей не составило никакого труда. Как не составило бы труда съехать на раздолбанной таратайке по ступенькам королевского дворца в Бангкоке или по Потемкинской лестнице.

Как не составило бы труда пройтись на двух колесах, перемахнуть через пяток выстроенных в ряд «КамАЗов» или устроить автослалом на какой-нибудь экстремальной трассе.

— Ну, ты даешь, мать, — меланхолично булькнул Гжесь, когда Лена лихо, один за другим, обставила джип «Паджеро», джип «Фронтера» и фуру с финскими номерами.

Булькнул — и покрылся нежными зеленоватыми пятнами.

Нежно-зеленый перешел в насыщенный, когда Лена — в самый последний момент — удачно вписалась в поворот на скорости в 100 километров. Этот ее маневр Гжесь, повисший как окорок на ремне безопасности, прокомментировать так и не смог, зато прорезался Маслобойщиков.

— Эй, потише, не дрова везете! — подал реплику мэтр с заднего сиденья.

Лена и ухом не повела, да и плевать ей было и на Маслобойщикова, и на Гжеся заодно. Нет, она везла не дрова.

Она везла что-то совсем другое. Совсем.

Это «другое» она вытащила, выудила, вырвала из пасти гиеноподобного алкоголика Печенкина. Не сама, конечно, а с помощью малолетнего Пашки. После визита в «Селену», а еще больше после разговора с яхтсменом Сергеем, а еще больше — после просмотра фотографии с Афой в главной роли Лена вдруг открыла в себе качества, до сих пор ей несвойственные. А именно: жгучее любопытство и такую же жгучую решимость. Неизвестно, прорезались бы они, если бы у истоков всего этого парусно-железнодорожного кошмара не стоял Роман.

Но Роман стоял.

Вернее, сидел, пришпиленный к мачте.

Чертов Пашка с его не в меру подвижным скаутским воображением описал мертвого Нео так явственно, что представить его иначе, чем сидящим в «Такарабунэ», Лена уже не могла.

Мертвый бог на мертвой яхте.

Мертвый бог настоятельно требовал жертвоприношений. И агнец для заклания был выбран немедленно. Вернее, не агнец даже, а воняющий портянками козел, настоянная на спирте гиена с гнусным именем Василий Печенкин. Мысль о визите к Печенкину возникла сразу же, стоило им с Пашкой покинуть таунхауз у Залива — с яхтой «Посейдон» и развевающимся на ее вершине вымпелом-рыбой. Точно такой же (или почти такой) был сейчас в руках у Лены. А до этого — был в руках у Пашки. А до этого…

До этого он был в руках у Нео.

От этой мысли у Лены кружилась голова.

Нехорошо кружилась: неужели это и есть первое прикосновение руки Романа к Лениной руке?.. Пусть опосредованное, но прикосновение. Что бы она только не отдала, чтобы прикосновение было другим!..

Но ничего другого уже не будет.

Никогда.

Это «никогда» и заставило ее действовать.

— Вот что, Пашка, — сказала Лена, как только они добрались до машины. — Сейчас…

— Что?.. — выдохнул Пашка полным отчаяния голосом. И посмотрел на Лену полными отчаяния глазами.

«Только не говори: „Сейчас я отвезу тебя домой“. Только не говори, только не говори. Все, что угодно, только не это…» — явственно прочла Лена в потемневших Пашкиных зрачках и моментально слипшихся ресницах.

— Сейчас ты мне покажешь логово этого своего Печенкина.

— Зачем?

— Нужно, — отрезала Лена. — Хочу с ним потолковать.

— Но…

Теперь Пашкины зрачки без всякого видимого усилия отделились от глаз и так же без видимого усилия зависли над Леной.

Пашка боялся. По-детски, безоглядно боялся. Впрочем, он и был ребенком, вот черт, одиннадцатилетним мальчишкой, которому по возрасту положены всяческие мальчишеские страхи. И демон-надомник Василий Печенкин — не самый последний из них. Во всяком случае, легко объяснимый.

Лена протянула руку и легонько погладила сразу же присмиревшего Пашку по щеке.

— Не бойся, — сказала она. — , Не бойся. Все будет хорошо.

Ее слова произвели странное впечатление на мальчишку: слезы, готовые брызнуть из глаз, брызнули. Но это были слезы негодования и ослепительной ярости.

— Я боюсь?! — взвился Пашка. — Я боюсь?! Да ничегошеньки я не боюсь. Вот еще!.. Поехали…

…Через двадцать минут они уже катили по улице Дюма: именно здесь, если верить Пашке, и проживал опереточный злодей Печенкин. Легкомысленно-французистое название улицы так и не смогло отвлечь Лену от довольно неприятных переживаний. Во-первых, сам Печенкин: до сих пор непонятно, как строить разговор с проклятым забулдыгой. И какими клещами вытаскивать у тщедушного барыги краденые вещи. Во-вторых — Пашка. Даже пропивший последние мозги алконавт Печенкин легко свяжет ее появление с мальчишкой, и Пашке может не поздоровиться… С другой стороны, она сама вступила в близкий контакт с пьянчугой в забегаловке «Лето», она сразу же признала одеколон и вела себя вполне адекватно, не прибегая к свидетельствам мальчика. А узнать адрес Печенкина она легко могла бы и в забегаловке. Построение довольно хлипкое, но ничего другого Лене на ум не пришло. А что касается предстоящей беседы, то здесь придется положиться на наитие. И импровизировать на ходу, ведь не зря же она столько времени проболталась в дурацкой «школьной антрепризе»!..

Успокоив себя подобными выкладками, Лена оставила Пашку в машине и, чтобы хоть как-то успокоить его, всучила собственный рюкзак: присмотри, мол, Павел.

Расчет оказался верным — Пашка моментально обхватил кожаную драгоценность обеими руками, коротко сопнул и затих.

А Лена направилась к печенкинскому дому.

Первое, что она увидела, без всякого почтения распахнув слегка покосившуюся, но все еще крепкую калитку, оказалось кряжистой старой яблоней. А второе — сам Печенкин, на яблоне восседавший. Глаза Печенкина были прикрыты, и он довольно громко мурлыкал себе под нос что-то похожее на «пора-по-барам, пора-по-барам…».

Зрелище было столь феерическим, чтобы не сказать — сюрреалистическим, что Лена на секунду лишилась дара речи.

— Эй! — негромко позвала она спустя эту самую контрольную секунду. — Эй!..

Никакого ответа.

После этого ей ничего не оставалось, как подойти к яблоне вплотную и, ухватившись за ствол, потрясти его. Произведенные Леной действия имели неожиданный эффект: «пора-по-барам…» неожиданно прервалось, и после непродолжительного затишья вдруг раздался трубный глас:

— Да пошла ты, сука! Ты еще мне будешь указывать!!! Мне, герою-чернобыльцу! Ты где была, когда я там геройствовал, я у тебя спрашиваю?! Где?!

— Послушайте, — Лена наконец-то отлепилась от ствола и задрала голову вверх. — Послушайте, мне нужно с вами поговорить…