Виктория Платова - Победный ветер, ясный день

Но на этот раз обошлось без арфы. Впрочем, как и всегда.

Квартира образцово-показательно спала, и спали все ее обитатели: от бывшего! билетера бывшего кинотеатра «Арктика»

Корытова до сотрудницы библиотечного коллектора Милены, периодически забегавшей к Афе на сигаретку. Интересно, знают ли они о гибели соседки? И к кому теперь будет ломиться Милена, чтобы выкурить свою неизменную «Золотую Яву»?..

И поведать о неизменных любителях раритетного драматурга Кукольника.

Спросить об этом было не у кого.

И, на цыпочках пройдя по коридору, Лена остановилась перед Афиной дверью.

Сколько раз она приходила сюда, господи ты боже мой! И сколько раз Афа ветре-, чала ее — иногда оторвавшись от малогабаритного телевизора «Sony», но чаще — от своего небольшого, почти бутафорского хореографического станка. Возможно, это ее последний визит на Лиговку, в комнату, все еще принадлежащую Афе. Через несколько дней сюда въедет кто-нибудь из тишайших членов коммунального сообщества и станок будет разобран и выброшен за ненадобностью. Или приспособлен под более низменные хозяйственные нужды. Такая же участь постигнет и фотографии знаменитых балерин, оккупировавшие стены комнаты на правах членов Афиной семьи,..

Впрочем, гадать об этом — дело неблагодарное.

Такое же неблагодарное, как копаться сейчас в вещах покойной. Остается утешаться тем, что делать это ее заставляет крайняя необходимость.

Открыв комнату и включив большой свет, Лена обессиленно опустилась на стоящий у двери стул: в Афиной комнате не изменилось ровным счетом ничего. Кто бы мог подумать, что вещи, такие же хрупкие, как и сама Афа, — все эти вазочки, салфеточки и накидки на подушки, — кто бы мог подумать, что все они равнодушно переживут хозяйку?

Переживут, так же как и кружевное белье из верхнего ящика комода.

Комод шел в списке под номером два — сразу же после шкафа, из которого Лена выудила платье для предстоящей церемонии погребения. Не очень-то оно и подходило, это платье — веселый белый горох на синем фоне, но все остальные вещи были еще легкомысленнее, они, так же как и Афа, меньше всего были готовы к такому досадному повороту событий, как смерть. С бельем было проще, нашлось и беспробудно с налетом эротизма, черное, — вот только зачем Афе кружевное белье? Но отказать маленькой неудавшейся балерине в белье…

Той самой, которая терпеливо выслушивала все ее жалобы на Гжеся, никогда не жаловалась сама и которая всегда одалживала ей сотенные до получки…

В самой сердцевине стопки из невесомых трусиков обнаружилась фотография, с которой Афа в свое время так демонстративно-безжалостно расправилась: теперь Лена благодаря стараниям владельца яхты «Посейдон» знала, кто был изображен на снимке.

Ее, Афин, парень.

Настолько ее, что Афа ненадолго пережила своего яхтсмена.

Лена провела рукой по фотографии, и фотография поддалась, слегка сдвинувшись, соскользнув с шелковой поверхности белья. И под ней обнаружился листок бумаги.

Вернее, несколько листков официально-делового размера.

Три, если уж быть совсем точной.

Три соединенных степлером листа, на которые она бросила взгляд просто из любопытства, оказались не чем иным, как контрактом. И не просто контрактом, а контрактом между Афиной Филипаки и театром современного балета «Лиллаби».

Театром Романа Валевского.

Несколько секунд Лена стояла как громом пораженная.

Как же она заблуждалась насчет Афины, как же она заблуждалась! «Неудавшаяся маленькая балерина» — это было вовсе не про нее: в самый последний момент Афе улыбнулась удача.

И именно на нее намекала Лене покойная подруга! Так вот о чем она не хотела говорить из чисто актерского, растворенного в крови суеверия! Перед тем как умереть, перед тем, как быть сброшенной с электрички, она подписала контракт!

А значит, она знала Романа.

Мертвая Афа знала мертвого Романа.

И не только как художественного руководителя «Лиллаби»! Афа была джусером и работала на электричках. На электричке.

Возможно, на той самой электричке, билет на которую валялся у Романа в портмоне.

И две смерти близких ей людей, поплутав немного во тьме Лениного тела, неожиданно слились воедино. А слившись и исполнив пропитанное горечью фуэте, шепнули Лене на ухо: таких совпадений не бывает…

…Вот уже несколько минут Бычье Сердце тупо стоял перед обитой войлоком дверью под номером 17. К этой двери его привел номер на визитке Владимира Евгеньевича Неплоха с интимной припиской «дом», Установить адрес по номеру телефона не составило особого труда, но абсурд ситуации заключался в том, что этот адрес оказался хорошо знаком майору. Более того, совсем недавно он посетил вышеозначенный дом. И не просто из праздного любопытства, а по делу.

По делу Романа Валевского.

Покойный Рома-балерун оказался соседом исчезнувшего В. Е. Неплоха, одно время проживавшего несколькими этажами ниже.

Это было слишком.

Это было откровенным вызовом ему, майору Сиверсу, привыкшему топтаться вокруг одной-единственной, иногда призрачной версии. И цепко держать одну-единственную, иногда готовую расползтись под руками нить. Теперь же нитей оказалось несколько. И не нитей даже, а пеньковых веревок, на которых Бычье Сердце готов был не только повеситься сам, но и вздернуть всех остальных, включая извращенца Лу Мартина, принесшего в клюве имя Неплоха.

Но для начала нужно было узнать, кто же скрывается за дверью таинственной квартиры номер 17. И почему ее обитатели не хватились Владимира Евгеньевича и даже не подали заявления в соответствующие инстанции.

А то, что за дверью кипела неведомая Бычьему Сердцу жизнь, даже догадываться не пришлось. Сквозь войлок проникали удушающе-резкие звуки скрипки. Какая-то тварь усиленно, с каким-то тупым ученическим наслаждением рвала струны. Именно тварь, именно: тех, кто пиликал на скрипулечках всякое дерьмо, начиная от гамм и заканчивая «Чардашем» Ференца Листа, Бычье Сердце априори причислял к тварям — таково было тяжелое наследие мудрого папы, признающего только баян.

Пора прекращать эту пытку для нежных милицейских ушей.

И Бычье Сердце, прокашлявшись, громыхнул в дверь кулаком: звонка на монолитной поверхности двери и в окрестностях не просматривалось. Стучать пришлось долго: сначала одним кулаком, затем двумя, затем — в ход пошли ноги.

И — о слава яйцам святых и мучеников — пытка рвущими кожу звуками прекратилась.

В наступившей тишине Бычье Сердце услышал шаги. Шаги приблизились к двери и замерли. Замер и майор.

Но то, что он услышал спустя секунду, заставило его оторопеть.

— Пошли вон! — раздался из-за двери нежный женский голос.