Татьяна Полякова - Та, что правит балом

— Где ж ты таких чертей встречала? — усмехнулся Виссарион.

— Надо знать, что пить, тогда даже гости из преисподней будут вести себя интеллигентно. Ты мне вот что скажи — на свете счастье есть?

— Нет. Но есть покой и воля. А у тебя свобода ограничена и в душе полный кавардак.

— А как с этим бороться?

— Медитировать, — пожал плечами Виссарион. — Посиди в тишине, подумай о боге.

— И что?

— Что-нибудь да высидишь. Ты влюбилась, что ли? — после паузы додумался спросить он.

— Неужели заметно?

— Заметно. О счастье заговорила — это большой прогресс. Сколько лет тебя знаю, все зубы скалишь…

— Что ж мне еще остается, если в душе-то кавардак? — хихикнула я.

— Радоваться надо, что сподобил господь, — глубокомысленно изрек он.

— Туго у меня с радостью, Виссарион, — со вздохом ответила я.

— Что, парень никудышный?

— Не парень, я.

— Это ты брось. И тому, кто тебе внушил такие мысли, плюнь в физиономию. А парень твой дурак, если не разглядел, что ты есть такое на самом деле. Что хоть за тип, очень мне интересно?

— Ты его не знаешь.

— Да? Ну, ладно, придет время, познакомишь.

— Непременно, — вздохнула я и перебралась к роялю.

Посетителей было немного, и я могла сколько угодно предаваться меланхолии. Виссарион время от времени поглядывал на меня из-под очков и хмурился. Должно быть, мой сегодняшний репертуар не пришелся ему по душе, а может, была иная причина.

На следующий день я задержалась на работе, чтобы, не заходя домой, сразу же отправиться к Виссариону. Машки не было, и выходило, что податься не к кому, а родная квартира вызывала стойкое отвращение. Я даже подумала: может, нам с команданте окончательно перебраться к Виссариону? Могли бы жить в подсобке, истинные революционеры неприхотливы. Кафе еще не открылось, и, за неимением слушателей, я решила не музицировать, а вымыть окна, чтобы принести пользу заведению и своей душе, ведь общеизвестно, что труд облагораживает.

Я мыла окно, весело распевая, когда у меня зазвонил мобильный, и едва не свалилась с подоконника, потому что звонил Павел.

— Юлька? — услышала я, и сердце, как ему и положено, замерло в блаженной истоме, в горле пересохло, и некоторое время я не в состоянии была ответить, а когда наконец обрела голос, звучал он, точно у пьяной.

— Салют, — прохрипела я и мысленно выругалась.

— Чем занимаешься?

— Трудотерапией.

— Мне такое слово ни в жизнь не выговорить, — хихикнул он, и я с удивлением поняла, что Павел волнуется. — Объясни, ради бога, что за штука такая?

— Я пытаюсь избавиться от мыслей о тебе и с этой целью мою окно.

— И что, помогает?

— Нет, конечно.

— Ну и брось ты тогда свою.., хм.., трудотерапию. Я жду тебя в кафе напротив твоего дома.

— Виссарион! — заголосила я, захлопнув крышку телефона. — Прости, друг, но сегодня у меня прогул.

— Что ты орешь? — проявил он интерес, появляясь из подсобки, — я как раз умудрилась налететь на ведро и разлила воду, скакала теперь среди лужи на одной ноге и визжала. — Сумасшедший дом, — сказал со вздохом. — Что, объявился твой парень?

— Ага, ждет меня в кафе. Окна завтра домою.

— Сгинь с моих глаз, — махнул он рукой. — Я здесь сам все уберу. Иди, что встала?

— Виссарион, — ухмыльнулась я, — на свете счастье есть?

— На твой век хватит.

И я бросилась со всех ног к своему дому, благо что он неподалеку, а на мне кроссовки и бегаю я отлично. Вернее, мчалась я не к дому, а к кафе, что там рядом. Запыхавшаяся девица в облезлых джинсах, без прически и макияжа — не бог весть какой подарок для мужчины, но мне казалось очень важным встретиться с Павлом как можно скорее, и тут такая ерунда, как макияж, не в счет.

Он сидел возле окна и, конечно, видел, как я, размахивая сумкой, несусь по улице с дурацкой улыбкой от уха до уха. Он сделал сквозь стекло приветственный жест рукой и засмеялся. И когда я оказалась рядом с ним, на лице его, сменяя друг друга, отразились очень разные чувства: радость, подозрительность, презрение и гордость. Он не был уверен, правильно ли сделал, что позвонил, и все-таки был рад, что я сижу напротив.

— Поставила мировой рекорд? — улыбнулся он.

— Была близка к этому.

— Я бы подождал.

— Знаю. Но хотелось увидеть тебя побыстрее.

— Как приятно очертя голову прыгнуть в омут… — сказал он, и неясно было, кого он имеет в виду, меня или себя. Он взял мою руку и шепнул:

— Ты очень красивая.

— Правда? — Я была так счастлива, точно до него мне никто никогда этого не говорил. Улыбнулась, потом засмеялась и в ту минуту точно знала, что никого на свете нет счастливее меня. — Я бы хотела быть в тысячу раз красивее. Мне очень хочется быть красивой, чтобы ты влюбился в меня. — Я прижала его ладонь к своим губам и опять улыбнулась. И он улыбнулся в ответ, и из его глаз исчезла настороженность, хотя со вчерашнего дня ничего не изменилось: и я была я, и он — самим собой. Хотя нет, он изменился. Или все-таки я? — Я не думала, что ты позвонишь, — сказала я тихо.

— И я не думал.

Мы оба засмеялись. Его лицо стало дерзким и очень молодым, и я на мгновение решила, что мы каким-то фантастическим образом перенеслись в свою юность, все стало просто и ясно. Я вздохнула с облегчением, точно после долгого путешествия вернулась домой.

— Я все еще не свыкнусь с мыслью, что ты позвонил и сидишь напротив, — сказала я, проводя пальцами по его губам. — Забавно, правда? Ты ведь просто так позвонил? А не по делу, да?

— Конечно, какие могут быть дела у бездельника вроде меня.

— Чудесно. Куда пойдем? Или останемся здесь?

— Я предлагаю напиться.

— Принято, — хихикнула я.

— Тогда начнем с самого шикарного ресторана.

— Кто из нас угощает?

Он засмеялся.

— Дорогая, ты меня оскорбляешь. На один день хорошего загула моих денег все-таки хватит.

— Ты чудо, и я так рада, что ты позвонил.

— Я тоже рад, что додумался до этого.

К часу ночи мы с ним оказались в каком-то переполненном клубе. Ревела музыка, возбужденные, потные лица мелькали перед глазами. Несмотря на все это, а может, как раз и благодаря, мне было очень весело. Мы танцевали, перебрасываясь ничего не значащими словами, и беспричинно смеялись. Оба были пьяны и счастливы.

Музыка на минуту смолкла. С трудом сквозь толпу мы пробились к стойке и сели на свободные места.

— Классно танцуешь, — сказал Павел.

— Да, если учесть, что я совсем пьяная и раза три наступила тебе на ногу.

— На твое счастье, я этого не заметил. Скажу по секрету, я вообще ничего не замечаю, только смотрю на тебя в полном обалдении.

— Моя пьяная физиономия так на тебя действует?

— Она еще прекраснее, чем трезвая.

— Хм, комплимент какой-то сомнительный.