Николай Псурцев - Антология советского детектива-37. Компиляция. Книги 1-15

Шкаликов умер задолго до того, как Иван Иванович пришел работать в городок. В ту ночную встречу Иван Иванович был совершенно неподготовлен для разговора. Он посмотрел на часы. Еще не отошел из городка ночной автобус последнего рейса. Он приказал ночному патрулю проехать к автобусной остановке, задержать незнакомца со смуглым лицом и выяснить его личность.

А со Шкаликовой продолжал в раздумчивом ритме разговор.

— Вы думаете, Клавдия Ивановна, что это кто-то из знакомых его по плену?

— Только по плену и были у него знакомые. Он бежал из плена. Сам мне рассказывал.

Вот еще объяснение. Может быть, кто-то из бежавших с ним из плена. Но тогда стеснительность этого человека тем более необъяснима.

Иван Иванович попытался сопоставить все во времени и задал всего лишь уточняющий вопрос:

— Когда умер ваш муж?

И вдруг ошеломляющий ответ:

— Он не умер… Он жив!

— Сбежал, что ли? К другой ушел?

— Утонул… На льду около полыньи нашли его телогрейку… А на самом деле не умер он… И к другой не уходил!

Несколько позже Шкаликова при мне повторила свой рассказ. Мешались в этом рассказе вещи вполне понятные и вещи, заставляющие задуматься…

— Получила я открытку — пропал без вести… — рассказывала Шкаликова. — Не похоронная! А что это означает: пропал без вести? Где он? Какое ему лихо? Слезы душат! Долгие ночи все о нем думаю. Из-под венца на войну ушел… А тут эвакуация. Отступ в Сибирь… Мыкалась одна, как могла. Первенький наш глотошную в дороге схватил. Умер… Войне кончаться — явился…

Разговор шел дома у Шкаликовой. Иван Иванович подправлял ее, возвращая к той форме рассказа, в которой она ему все выложила.

— Да ты не волнуйся, Клавдия Ивановна, — урезонивал он ее. — Не торопись!

— Явился! — продолжала она, стараясь не потерять нити рассказа. Чувствовалось, что вот-вот слезы подступят у нее к глазам. — Только гляжу, порченый он! Ночью проснется, закричит… Зубами скрипит. В плену всю дорогу…

— Плен дело не шутейное! — поддержал Иван Иванович.

— Боялся он! — объясняла Шкаликова.

Вот она, точка, вот те два слова, которые привели начальника отделения милиции к нам, в Комитет государственной безопасности. Ему она толком ничего не объяснила. Я тут же спросил ее:

— Кого он боялся?

Шкаликова вздохнула и не ответила. Задумалась.

— Рассказывай, рассказывай! — подбадривал ее Иван Иванович. — Нам все нужно знать, чтобы разобраться!

— Как ночь, под кровать топор ложит… — продолжала Шкаликова. — На стенку ружье вешал, чтобы сразу рукой дотянуться. На окна глухие ставни поделал. У нас их сроду не было. Он закрывал ставни изнутри и снаружи. Запрется кругом, тусклую лампочку зажжет, ложится, а не спит… Лежит с открытыми глазами. Или всю ночь ходит и ходит… Собака залает — одна рука к ружью, другая — за топор… Успокаивала я его… Допытывалась. Сергей, говорю, ежели в чем виноват, пойди повинись… А он посмотрит на меня чудными глазами и молчит…

— Ждал он кого-то! — подсказал Иван Иванович.

Я смотрел на Шкаликову. Ответ мне ее был известен со слов Ивана Ивановича. Ответ этот тоже был всего-навсего намеком.

— Ночи долги… Сама ведь тоже не сплю… Как-то ночью совсем измаялась. Спрашиваю, кого ты ждешь? А он вдруг говорит: если бы знал, кто придет, встретил бы… И топор взял бы!

Иван Иванович многозначительно посмотрел на меня поверх ее головы. Понятно? Понятно, кого топором встречают?

Но сам Шкаликов, сам он кто же таков?

Работал он, как из плена пришел, на тихих, незаметных работах. Служил в бухгалтерии лесхоза контролером, ушел обходчиком леса, потом ночным сторожем на складе. Вернулся он с войны еще молодым человеком. Почему же ему не захотелось попытать себя на деле более значительном и интересном? И не пил… Трезво жил.

Шкаликова заканчивала:

— А как дочь родилась — успокоился. Радовался он ей! А тут и исчез…

Иван Иванович тогда успокоил женщину, отправил домой и связался с нами. Свое обращение в Комитет государственной безопасности он обосновал тем, что ночной визит был явно связан с пребыванием Шкаликова в плену. Он считал необходимым найти Шкаликова, посмотреть его дело.

Поинтересовался он и как живет Шкаликова. И вдруг открылось: каждый месяц аккуратнейшим образом шли к ней денежные переводы из разных городов и поселков. Всегда одна и та же сумма. Смутило нас, что переводы шли от разных лиц. Я сейчас же дал указание нашим товарищам изучить географию переводов, чтобы уловить хоть какую-нибудь связь между ними, сам же поехал со своим помощником Василием Михайловичем Снетковым к Шкаликовой.

Со Снетковым мы работаем уже несколько лет. Он пришел в Комитет государственной безопасности со студенческой скамьи из юридического института.

Снетков был с виду мягким и тихим человеком. Сильные очки искажали его глаза, укрупняя их; когда он снимал очки, выражение его лица становилось беспомощным. Он очень скупо и даже серо рассказал о себе. Могло показаться, что это скучный человек, но и под очками, и без очков глаза его говорили о многом. О широте души, о мягкости. Светился в них и юмор. Он чем-то напоминал ученого-историка. Такие сидят в библиотеках часами над фолиантами, делая удивительные открытия и там, где, казалось бы, уже открыть ничего невозможно.

С тех пор много воды утекло. Я имел случай убедиться, что Василий Снетков не только способен вникнуть в самые запутанные дела, но что он и беспредельно смел.

Он присутствовал при нашей первой встрече с начальником отдела милиции. Выслушал его рассказ. Я спросил его, как он относится к этой истории.

— Топор, ружье, ставни… Это интересно! Не от милиции и не от нас он собирался отбиваться топором… Послушайте, Никита Алексеевич! Интересное это дело! Разрешите, я поеду…

Поехали мы вместе. Прежде чем войти в дом к Шкаликовой, мы с Василием подошли к окну. Заглянули внутрь комнаты. Интересная деталь: в окно была видна задняя стена. На стене, как это обычно бывает в деревенских избах или вот в таких домиках в небольших городках, развешено множество семейных фотографий. Висел портрет молодых: Шкаликов в солдатской гимнастерке и его жена. Несколько послевоенных фотографий Шкаликова. Заглянув в окно, ночной посетитель мог увидеть все эти фотографии. Они могли подтвердить ему, что он пришел по адресу.

Мне в общем были понятны мотивы, которые привели Шкаликову в милицию. Но мне хотелось, чтобы она сама это объяснила. Когда я спросил, что ее заставило обратиться в милицию, Шкаликова задумалась. Я уточнил вопрос:

— Для себя вы никакой беды не ждали?

— Для себя? — спросила она в удивлении. Но тут же удивление прошло. Она задумалась. — Для себя? — переспросила она. — Нет! Для себя не ждала! Бабье чутье подсказало, что вот он, тот самый, кого боялся Сергей, для чего ружье и топор под рукой держал…