Николай Псурцев - Антология советского детектива-37. Компиляция. Книги 1-15

— Обменялись комплиментами, хватит. Свидетель, вопрос к вам. Вы знаете человека, который вам предъявлен?

— Да.

— Кто же он?

— Наш цугвахман Федор Зяпин.

— Не ошибаетесь?

— Истинную правду говорю, чтоб мне провалиться на этом месте.

— Он ваш земляк?

— Пришлый. Объявился у нас только в войну, а ранее и духу его не было.

— Обвиняемый, слово теперь за вами. Что он сказал, подтверждаете?

— Врет и не краснеет!

— Значит, нет. Так и запишем.

Потом Зяпину была дана очная ставка с бывшим вахманом Михайличенко. Выведенный из себя вкрадчивым его перечислением многих совместных акций вахманов и полицаев против партизан и мирных жителей, Зяпин под конец этой очной ставки сорвался и заорал:

— Паскуда волосатая! Задавил бы тебя своими руками!

Не лучшим образом прошла и очная ставка его с бывшим вахманом Пельцем. И этот свидетель не пощадил Зяпина, даже не отказал себе в удовольствии позлорадствовать:

— Если тебя в расход не пустят, то считай повезло!

Да, полковник Корнеев угадал. Зяпина никто из его бывших подчиненных выгораживать не собирался. Они даже обрадовались его аресту. В волчьей стае слабых не щадят.

В тот памятный день Зяпину была дана еще одна очная ставка — с его бывшей приятельницей Гладышевой.

— А ты еще как сюда попала? — перекосился Зяпин, увидев ее. — Гражданин следователь, получается некрасиво! Сначала привели сюда старого придурка, потом фашистских прихвостней, а теперь еще и эту фабричную шлюху.

— Зачем так оскорбляете женщину, да еще ту, с которой были близки?

Попыталась что-то сказать Зяпину и сама Гладышева, но Осокин остановил ее:

— Клавдия Ивановна, повремените! Лучше скажите, с кем он приходил к вам домой?

Она ответила сразу:

— Однажды он пришел не один, а с каким-то своим дружком, что тогда гостил у него.

Тут Осокин предъявил ей фотографию Черкащина — Фогта — Скулана.

— С ним?

— Да, с этим.

— Чем-то этот человек вас поразил?

— Он почему-то назвал его вдруг Федором.

— Может, оговорился?

— Не думаю, правда, за бутылкой, но назвал уверенно.

— Обвиняемый, что скажете на это?

— Скажу, что и она все врет! Бывал я у нее всегда один, а при свидетелях мне там делать было нечего.

— А мне можно задать ему вопрос? — робко поинтересовалась Гладышева.

— Задавайте! — разрешил Осокин, и Гладышева спросила:

— За что вы свою жену убили?

— Дура, на тебе жениться хотел! — ответил Зяпин и в свою очередь обратился к Осокину: — Мне надоела эта комедия, я устал, отправьте меня в камеру.

— Будет по-вашему, — согласился Осокин.

Гладышеву отпустили.

Однако перед тем как увести подследственного в камеру, полковник Корнеев обратился к нему со следующими словами:

— Советую вам все хорошо обдумать и прекратить никому не нужное запирательство. Вы Федор Зяпин, а не Прохор Охрименко, это и слепому ясно. Вам, Зяпин, нетрудно также понять и то, что обнаружился след другого преступника, фашиста Вильгельма Фогта. И мы от вас ждем помощи, а не противодействия.

Зяпин поднял глаза на Корнеева, что-то было хотел сказать, но смолчал.

На другой день, с утра, к Осокину в копилку доказательств обвинения легли еще три факта: опознание личности мнимого Черкащина теми же «зеками» Ахрещуком, Михайличенко и Пельцем. Процедура опознания была все та же: фотография Черкащина, предъявленная в числе других, понятые… И троица в один голос признала: это никакой не Черкашин, а их старый знакомец, группенвахман Вильгельм Фогт, он же Скулан.

Теперь Зяпину уже отвертеться ни от чего не представлялось возможным.

— Как вы думаете: заговорит он или нет? — спросил Осокин у Корнеева, когда они возвращались в прокуратуру.

— В вопросе о розыске Фогта это уже имеет чисто академический интерес. Конечно, без него искать Фогта сложнее, но задача значительно облегчена: мы хорошо знаем, под какой фамилией он скрывается и как он выглядит.

Готовясь к новой встрече с подследственным, Осокин больше не сомневался в том, что Зяпину уже деваться некуда, он все расскажет. Но потом подумал, что все равно это уже от него не уйдет никуда, и прежде решил съездить в Подольск. Там разместился Центральный архив Министерства обороны СССР, где Осокин и надеялся еще найти личное дело на бывшего старшего лейтенанта Охрименко Прохора Акимовича. Не оставляла его и другая дерзостная мысль: заодно попытаться там же разыскать и дело самого Федора Зяпина, хотя надежд на это почти не было никаких. Кроме имени, фамилии и возраста Зяпина, к тому же определенного на глаз, Осокин ничего более сказать о нем не мог.

Принимал Осокина в Подольске старший референт архива, человек пожилой, сохранивший военную выправку, очевидно в прошлом кадровый офицер. Он со вниманием его выслушал, все записал, но на успех не обнадежил.

Во время войны многие документы, в том числе и личные дела значительного числа военнослужащих, были безвозвратно утрачены. Могло пропасть и дело Прохора Охрименко. На Федора Зяпина, как этого и следовало ожидать, референт от каких-либо розысков стал решительно отказываться, но Осокин проявил завидное упорство и настоял на своем.

В ожидании каких-либо результатов прошли два дня. Осокин провел их, отсиживаясь в номере местной гостиницы. Делать ничего не хотелось. Совершенно его не тянуло и на улицу. Зато третий день, с раннего утра, был наконец-то ознаменован удачей: личное дело Прохора Охрименко нашлось-таки! Все совпало: и год его рождения, и место рождения — деревня Ренидовщина, и сведения о родителях… Он числился пропавшим без вести с лета 1943 года, после того как не вернулся с особого задания. А вот и его фотография: симпатичный молодой человек, в гимнастерке, стянутой ремнями портупеи, с лейтенантскими двумя «кубарями» в петличках. Надо полагать, что снимался вскоре после выпуска из Тульского пехотного училища. Широкие брови вразлет, приметная ямочка на подбородке отмечали волевой характер.

Вскоре тот же референт, несмотря на свои сомнения, где-то раскопал и дело на другого старшего лейтенанта — Зяпина Федора Илларионовича. Это дело в зеленой папке он торжествующе вручил Осокину со словами:

— С вас, кажется, причитается!

Да только радость обоих оказалась преждевременной. Этот старший лейтенант ничего общего с подследственным Осокина не имел.

На фотографии был запечатлен совершенно другой человек: совсем еще молодое лицо, по-мужски красивое и мужественное, с большими глазами, открытым взглядом. Правда, невозможно было определить ни цвета глаз, ни оттенка волос, но почему-то он представился Осокину блондином с голубыми глазами.

Из документов его дела было видно, что за год до начала Великой Отечественной войны в Москве он окончил Военно-артиллерийскую академию, после чего его направили служить в Белорусский военный округ.