Николай Леонов - Антология советского детектива-48. Компиляция. Книги 1-11

— Ты в своем уме, Лепилов?! — заорал он. — Чтоб наши с Серегой кровные баксы голубым огнем сгорели?! Местные наши пять кусков по карманам раскидают да еще такое красивое раскрытие поимеют! Нет уж!

Покричав, Котов малость пришел в себя и подвел итог сугубо официально:

— Преступление, как-то: продажа уникальной драгоценности, совершено на подведомственной мне территории и будет раскрыто нашим подразделением. Кого на директора пошлем, Сережа?

— Вешнякова, — сразу назвал Никольский. — Он после Миши самый опытный. И сообразительный.

Котов встал для последнего поклона.

— Мы его покормили, мы его попоили, мы ему личико умыли, мы ему сопли утерли, — бормотал он. — Миша, еще что?

— Телевизор, — напомнил Миша.

— Да, Сережа, ты телевизор смотрел? — спохватился Котов.

— Для того, чтобы смотреть, к нему идти надо, включать. А мне ходить что-то неохота, — хмыкнул Сергей.

— И слава Богу, — решил Котов. — Хоть книжку почитаешь. Будь здоров, инвалид.

— До свиданья, Сергей Васильевич, — попрощался Лепилов.

— Дверь не захлопывайте! — крикнул им вслед Никольский.

— Гостью ждет, — тайно, но так, чтобы слышали все, сообщил Лепилову Котов. Захихикали, подлецы, и удалились.

…Анюта в развевавшихся крыльями одеждах птицей вспорхнула по лестнице и, не звоня, толкнула дверь рукой. Дверь, к ее удивлению, отворилась. Уже не птицей — пулей — она влетела в комнату, где лежал Никольский.

— Успела! — торжествующе возвестила она, глянув на настенные часы.

— Меня живым застать? — попытался догадаться Никольский.

— Типун тебе на язык! — возмутилась девушка.

Мгновение отдохнув, она ринулась к телевизору, включила и, щелкая переключателем, добралась до московской программы: — Гляди!

— А на что глядеть? — спросил Сергей с показным безразличием. — Ну, министры иностранных дел совещаются, ну, в Мурманске пригрозили, что отключат электроэнергию заводу-неплательщику, ну, наш мэр разоблачил очередную против него интригу…

— Теперь слушай и смотри! — предупредила Анюта.

— Сегодня около четырнадцати часов, — ликующе поведала ведущая, — правоохранительными органами Москвы был обезврежен опасный преступник-убийца. Случайно на месте происшествия оказался человек с видеокамерой, который сумел запечатлеть на пленке отдельные фрагменты этой операции. Нам удалось отстоять эксклюзивное право на показ этой пленки. Итак, смотрите…

…По экрану торопливой чередой побежали кадры кинохроники. Вот у выхода из «Макдональдса» возник человек в черном с ребенком на руках. Плохо был виден пистолет, приставленный к виску ребенка, — нетвердая рука, неопытный глаз любителя сумели поймать в видоискатель лишь общую картину событий. Вот человек в черном побежал. Головы зевак мешают хорошо его рассмотреть. Человек обернулся, крикнул: «Стойте, гады!» и свернул за угол. Камера осторожно последовала за ним, держась на приличном расстоянии. Мелькнул угол ресторана, из-за которого послышались три выстрела. После беспорядочного мельтешения — результата быстрых перемещений владельца камеры — стали видны наконец через головы ментов оцепления и разваленное выстрелами ветровое стекло «Дэу», и кровавый шар на баранке машины, донеслись визг ребенка, вой матери, рвущей на себя дверцу… Запечатлел объектив и Никольского, сидящего на асфальте. И вдруг на экране крупным планом возник Лепилов.

— Имя работника милиции, застрелившего убийцу, нам пока не удалось установить. Но надеемся, что в ближайшее время получим исчерпывающую информацию! — жизнерадостно откомментировала показанное телевизионная девица.

— Выключи! — заорал Никольский. Анюта тут же нажала на соответствующую кнопку. Экран погас.

— Я ужасно испугалась, когда увидела это в семь часов, — призналась девушка. — Как раз перед спектаклем. Адаму истерику устроила, играть отказывалась. Он тут же вам в отделение позвонил, и его там успокоили: мол, ничего страшного, ушибы. Точно ушибы, Сережа?

— Ушибы, — без выражения произнес Никольский.

— Как ты себя чувствуешь? — Она подошла к нему, зачем-то положила ладонь на его лоб.

— Температура нормальная, — сообщил он.

Ударили настенные часы. Они молча считали удары. Двенадцать.

— Ночь, — констатировала она.

— Зачем ты мне это показала? Напомнить, что я убил? — спросил он с неприязнью.

— А это ты убил его? — Анна не очень удивилась; именно этого она и ожидала.

— Да, — с тяжелой злостью подтвердил Сергей. — Я. Первый раз в жизни!

— Ты что, до этого ни разу в человека не стрелял? — на сей раз всерьез удивилась девушка. — Ты же мент!

— Стрелял, и не раз, — согласился Никольский. — В перестрелках и убитые были. Но в первый раз у меня было яростное желание убить, убить именно этого человека! Я убил.

— Ночь, — Анюта подошла к окну, посмотрела на желтые фонари. — Дубленки, шубы из норки, каракуля, ондатры в магазине на Ленинском. Ночью дешевле.

Сергей недоуменно посмотрел на нее:

— Ты о чем?

— Ночью все дешевле, Сережа. И доступнее все… — произнесла она задумчиво. — В первую очередь откровенность. Откровенность в чувствах, словах, поступках. Ты любишь меня, Сережа?

— Не знаю.

— И я не знаю, люблю ли я тебя. Что нам делать?

— А ничего, — вдруг чему-то обрадовался Никольский. — Ты, небось, голодная? Мои менты всякой жратвы нанесли на роту. Сходи на кухню, подхарчись.

— Потом. Сначала с тобой посижу. — Она устроилась в кресле рядом с диваном-кроватью. — Знаешь, в этом что-то умилительно стародавнее: девушка у постели раненого героя. Давай постони малость, Сережа.

— Не умею, — буркнул он недовольно.

— А больно, Сережа? — спросила она лукаво.

— Еще как! Не я, но задница моя стонет, — совсем не романтично выдал Никольский.

— Что-то не получается у нас с девушкой и раненым героем, — поняла Анюта.

Анатолий Яковлевич проследовал через охраняемый двор роскошного новостроя, поздоровался с охранником, миновал калитку и вышел на Остоженку.

— Поздновато на работу изволите идти, Анатолий Яковлевич, поздновато!

Ювелир обернулся. За его спиной стоял и приветливо улыбался человек средних лет, одетый несколько игриво: бежевые брюки, голубой блейзер, желтая рубашка с воротником навыпуск, под ней — бордовый шарфик.

— Барсуков, откуда ты? — натужно обрадовался Анатолий Яковлевич.

— Вас жду, — ответил Барсуков. — Умаялся совсем: то у калитки дежурю, то к воротам мчусь — не вы ли в «Кадиллаке» укатили.

— Ишь ты, стихами заговорил, — неодобрительно усмехнулся ювелир. — Не в поэты ли переквалифицировался? Учти, поэзия в наше время — вещь малодоходная.

— Нет, не переквалифицировался, — отмел предположение Барсуков. — По-прежнему ваш коллега.