Александр Костенко - Стеклянный самолет

— Давайте все же вернемся к Урбонасу. Что он-то натворил?

— Поскольку архив Каменева бесследно исчез, нам была поставлена задача найти эти документы. Начались аресты и допросы сотрудников института, возглавляемого Каменевым. Самым перспективным кандидатом на роль сообщника профессора и как следствие хранителя архива была некто Федорова Мария Дмитриевна, 1918 года рождения, работавшая вторым ассистентом. Все как один задержанные сотрудники института твердили о любовной связи лаборантки и профессора. На момент задержания, а арест проводил Урбонас, она была на восьмом месяце беременности. Тут необходимо сказать, что как только Урбонас с группой прибыл к дому номер 10 в Большом Гнездниковском переулке, а вам наверное известно что это был за дом и какие люди проживали там, оказалось, что гражданка Федорова уже ожидает их около парадного. Представляете? И что делает Урбонас? Сажает дамочку в «воронок», садится рядом сам, а в квартиру Федоровой для производства обыска отправляет двоих молодых сотрудников. Своими действиями он нарушил все инструкции, какие мог и даже больше. Не вам мне объяснять порядок действий оперативного сотрудника при производстве ареста и обыска. Так вот двое сотрудников НКВД поднимаются в квартиру, где их благополучно кладут из револьверов системы наган некие неустановленные лица, наряженные в милицейскую форму, которые с места происшествия скрываются. При этом сама Федорова показывает, что примерно в полпервого ночи в ее квартиру позвонили трое в форме НКВД, предъявили служебные удостоверения и ордер на обыск. После чего попросили гражданку Федорову одеться и спуститься вниз к подъезду. Что она без задней мысли и сделала. Спустилась, как ей приказали и стояла ждала у подъезда. Ну а тут подъехала группа Урбонаса.

— В результате — два трупа сотрудников и архив Каменева не найден. Я права?

— В точку. В квартире все перевернуто вверх дном. Сразу было видно искали быстро, но профессионально. Хорошо еще, что Федорова не ушла с места происшествия, а то Урбонасу тогда точно конец бы был. А так пусть ссылка в Мыюту, но хоть живым и при погонах. А могли бы и лоб зеленкой намазать.

— А что сама Федорова?

— А ничего. Твердила, что не знает, где архив. Довела меня до белого каления, я и позвал Урбонаса. А вишь чем закончилось.

— Чем? — спросила я, уже зная ответ.

— А тем самым. Урбонаса, если заведется не остановишь. Эх, что уж теперь говорить, — махнул рукой Антошкин.

— Ряженных милиционеров тогда взяли?

— Как же возьмешь их. Двоих положили при задержании, один сам яд принял. Немецкими агентами оказались. Документы, справки, пропуска — все в лучшем виде.

— Связи установили?

— Ишь ты какая быстрая. Тогда у нас компьютеров не было. Нет, связи установить не удалось. Но может их и не было. Тогда немцы частенько перебрасывали агентов через линию фронта не давая им связников на месте. Для разовых акций связник и не нужен. Сами перешли фронт, сами выполнили задачу и сами ушли обратно. Да и зачем им связник? Документы есть, оружия кругом навалом, адрес проведения акции тоже есть. Все. А больше ничего и не нужно.

— Агенты вышли только на адрес Федоровой или по другим адресам сотрудников института тоже засветились?

— А как же. На квартире Каменева в Академгородке засыпались. Так что охотились они точно за бумагами профессора, к бабке не ходи.

— Интересно девки пляшут… получается немцы знали не только об сверхсекретных испытаниях самолета-невидимки, но и об экспедиции Каменева на Алтай. Я правильно понимаю?

— Вы правильно понимаете. Я уже говорил вам о возможных контактах Каменева с немцами на Тибете, но это то что лежит на виду. На самом деле контакта с немцами во время Тибетской экспедиции быть не могло. Во-первых, насколько я знаю, маршруты наших и немецких исследователей не пересекались, а во-вторых в составе экспедиции Каменева было несколько наших информаторов в надежности которых не приходилось сомневаться.

— Знаете, Павел Евгеньевич, я что-то совсем запуталась. Так кто из ваших слил профессору инфу об аресте? Выяснили? — спросила я.

Антошкин как-то странно посмотрел на меня и после минутной паузы изрек:

— А с чего вы взяли, что Каменева кто-то предупредил об аресте?

— Ну сами посудите: Каменев застрелился буквально за несколько минут до ареста, а до этого целый день трудился в своем институте и о самоубийстве наверняка не помышлял. И потом он стоял на пороге большого, если не сказать великого открытия, а это сулило в будущем неплохие дивиденды и перспективы. Сталинскую премию например. Так?

— Да. Сталинскую премию или 10 лет без права переписки. — тихо проговорил Антошкин. — Ни хрена вы современная молодежь не понимаете. Дивиденды, — с горечью повторил он, — и слово — то какое подобрали. Во всем то вы ищете выгоду, как бы половчее в жизни устроиться, помягче спать, послаще жрать… Мы другие были. Ладно, — махнул он рукой и обессиленно упал на подушку, — арест Каменева должен был реализовывать 3 спецотдел, именно он занимался арестами, обысками и наружным наблюдением. После того рокового выстрела мы поминутно восстановили последнюю рабочую неделю профессора и выяснилась интересная деталь. Каждый день он ровно в 13.00 садился в свой служебный ЗИС и отправлялся по адресу Большой Гнездниковский переулок дом 10, проводил там около получаса после чего возвращался на работу в институт.

— Ну если у него там проживала любовница, то это неудивительно, — пожала плечами я.

— Это все так, но это было бы неудивительно если бы его любовница Федорова была бы в это время дома. Так вот выяснилось, что как раз Федоровой во время этих визитов и не было. То есть Каменев наносил визит кому-то другому.

— Да. Представляю насколько непростая задача стояла перед вами. Производить аресты и обыски в таком доме как этот или скажем в «Доме на набережной», что на Серафимовича, где в разное время проживали лучшие представители мира искусства и государственные мужи, такие как Владимир Маяковский, Михаил Булгаков и Гришка Распутин, нужно иметь мужество. Если не ошибаюсь в Большом Гнездниковском в свое время жил даже бывший руководитель царской жандармерии — Зубатов. Ну и конечно же сам Вышинский, если мне не изменяет память — главный обвинитель на процессах тридцатых годов. В итоге вы выяснили какую квартиру посещал профессор?

— Нет, к сожалению. Не успели. Решено было сначала произвести арест, а потом в ходе расследования допросить Каменева. Он бы сам все рассказал и показал. Дом этот был сам по себе как неприступный бастион. Не получив ордер на обыск или арест, туда и соваться было нечего. Это вы так думаете, что в то время — одел форму и делай что хочешь. А на самом-то деле за всеми нашими действиями наблюдала особая инспекция, которая подчинялась напрямую наркому НКВД. Да уж. С этими элитными домами всегда так — едешь на обыск, а сам думаешь, как бы на пулю не нарваться. В таких домах все квартиры были забиты трофейным или наградным оружием. Нет нет, но каждого из нас посещала одна мысль — вдруг объект разработки, попавший в опалу, вновь вернется в свой высокий кабинет? Сколько раз так было. Тогда он все всем припомнит. И нас оперативников вниманием не обойдет. Многие наши опера по молодости об этом не думали и сами угодили в жернова. Сгорели как мотыльки на костре. Но все равно, честно говоря, первый раз встречаю в наших рядах такую эрудированную барышню.