Уильям Айриш - Избранное. Компиляция. Книги 1-20

Она с отвращением бросила его на пол.

Снова ее рука залезла в потаенный уголок ящика. На этот раз она извлекла оттуда горсть тонких женских сигар.

Показав их ему, она отшвырнула их от себя.

Ее руки взмыли кверху, словно призывая в свидетели немые небеса.

Замогильным голосом, словно библейская пророчица, она вынесла апокалиптическое суждение:

— В вашем доме жила дурная женщина! В вашей постели спала чужая!

Без шляпы, без пальто, растрепанный, в том виде, в котором его застала минуту назад в комнате внезапно пришедшая в голову мысль, он как одержимый бежал по пустынным ночным улицам, поскольку не смог найти экипажа, а стоять на месте и ждать тоже был не в состоянии. Вперед, вперед, по тому адресу, который он случайно вспомнил и который нужен был ему сейчас больше всего. К дому банкира Симмса, на другом конце Нового Орлеана. Если бы понадобилось, он бы так всю дорогу туда пробежал.

Но к счастью, добежав до перекрестка, освещенного желто-зеленым светом уличного фонаря, он заметил впереди экипаж, неспешно возвращавшийся после вечерней поездки, закричал ему вслед и, не дожидаясь, чтобы он повернулся и подъехал к нему, полным ходом понесся за ним следом, заскочил внутрь и, задыхаясь, назвал адрес Симмса.

У дверей банкира он изо всех сил зазвонил в колокольчик.

Ему открыла темнокожая служанка, обиженно вытянувшая лицо от такой настырности.

— Он ужинает, сэр, — неодобрительно покачала она головой. — Если вы согласитесь сесть и подождать, пока он закончит…

— К черту, — перебил он. — Это ждать не может! Попросите его сейчас же выйти ко мне…

Банкир вышел в прихожую с заткнутой за воротник салфеткой, раздраженно сдвинув брови и еще дожевывая еду. Когда он увидел, кто это, лицо его прояснилось.

— Мистер Дюран! — сердечно воскликнул он. — Что привело вас сюда в такой час? Не желаете ли разделить с нами трапезу? — Но, приблизившись, заметил, в каком тот находится смятении. — Вы так расстроены… Что случилось? Принеси ему бренди, Бекки. Вот стул…

Дюран отрывисто махнул рукой, отказываясь от этих средств поддержки.

— Мои деньги… — едва слышно проговорил он.

— Что такое, мистер Дюран? Что случилось с вашими деньгами?

— Они в банке? Их не трогали? Сколько было у меня на счете, когда вы сегодня закрылись?

— Не понимаю вас, мистер Дюран. Никто не имеет доступа к вашим деньгам. Они же под охраной. Никто, кроме вас и вашей супруги…

Он заметил, как исказилось лицо Дюрана при этом слове, и у него мелькнула догадка.

— Вы хотите сказать… — ужаснулся он.

— Мне необходимо знать… сейчас, немедленно… ради всего святого, Симмс, сделайте что-нибудь, помогите мне… не оставляйте меня в неведении…

Банкир вытащил из-за воротника салфетку и кинул ее в сторону, показывая, что трапеза закончена, по крайней мере на сегодня.

— Старший кассир, — решительно заявил он. — Мой старший кассир должен знать. Это будет быстрее, чем возвращаться в банк; придется поднять документы и просмотреть все сделки за день…

— Как мне его найти? — Дюран уже готов был направиться к двери.

— Нет, нет, я пойду с вами. Подождите секундочку… — Симмс поспешно схватил свою шляпу и шелковое кашне. — Что же произошло, мистер Дюран?

— Боюсь даже говорить, пока не выясню, — скорбно простонал Дюран. — Боюсь даже думать.

Симмс еще на минуту задержался, чтобы найти адрес кассира; затем они поспешили на улицу, забрались в тот экипаж, в котором приехал Дюран, тронулись с места и остановились у маленького скромного домика, приютившегося на улице Дюмен.

Симмс вышел и вежливым движением руки остановил Дюрана, очевидно желая по возможности оградить его от неприятных ощущений.

— Вам лучше будет подождать здесь. Я зайду в дом и поговорю с ним.

Он пробыл там, самое большее, десять минут. Дюрану показалось, что его покинули на целую ночь.

Наконец дверь открылась, и появился Симмс. Дюран, словно распрямившаяся пружина, кинулся ему навстречу, пытаясь прочесть, какие известия написаны на его лице. Вид у Симмса был не очень жизнерадостный.

— Ну что? Ради Бога, скажите — что?

— Мужайтесь, мистер Дюран. — Симмс сочувственно стиснул его руку повыше локтя. — Сегодня утром на вашем текущем счете было тридцать тысяч пятьдесят один доллар сорок центов, а на сберегательном счете — двадцать тысяч и десять долларов…

— Я знаю! Мне это все прекрасно известно! Я не об этом спрашивал…

Вслед за Симмсом из дома вышел кассир. Управляющий тайком подал ему знак, избавляя себя от неприятной необходимости отвечать на вопрос.

— Ваша жена появилась за пять минут до закрытия банка, чтобы снять деньги со счета, — сказал кассир. — К моменту закрытия на ваших счетах было пятьдесят один доллар сорок центов на одном и десять долларов на другом. Чтобы их закрыть, потребовалась бы ваша подпись.

Комната представляла собой натюрморт. Написанный на холсте, который поставили сушиться; написанный в натуральную величину и в точности воспроизводящий малейшие детали и оттенки; но все же это была искусная копия, а не оригинал.

Окно впускало в комнату свет заходящего солнца, как будто снаружи пылал костер, расцветивший сиянием потолок и противоположную стену. Ковер на полу местами вздыбился и сместился, словно кто-то прошелся по нему неровной походкой или даже упал, а после не поправил. В одном месте он был заляпан. Темным пятном в форме краба, вероятно, на него пролили хорошую порцию какой-то густой жидкости.

Широкая кровать, при взгляде на которую когда-то покраснел жених; при взгляде на которую теперь покраснел бы всякий аккуратист, выглядела так, будто ее уже несколько дней не заправляли. Посеревшее белье обнажило ее каркас с одной стороны и сползло до пола с другой. Рядом с кроватью валялся ботинок, мужской ботинок, словно первоначальное намерение, побудившее владельца снять его или надеть его пару, улетучилось прежде, чем успело осуществиться.

На розовых обоях — незабудки; на тех обоях, что были выписаны из Нью-Йорка, о которых она просила в письме, «в розовых тонах, не слишком ярких». В одном месте сквозь уродливые шрамы проглядывала штукатурка; как будто кто-то, взяв ножницы, в ярости искромсал их, пытаясь как можно больше вырезать из памяти.

В центре натюрморта расположился стол. А на столе — три неподвижных предмета. Смердящий стакан, помутневший от многократного использования, бутылка бренди и склонившаяся вперед голова со спутанными волосами. Принадлежащее этой голове застывшее тело сидело на покосившемся стуле, а одна рука властно схватилась за горлышко бутылки.

Послышался стук в дверь, не сопровождаемый звуком приближающихся шагов, словно кто-то давно стоял у порога, прислушиваясь и собираясь с духом.