Уильям Айриш - Избранное. Компиляция. Книги 1-20

— Разве ты ничего не хочешь сказать, Лу?

— А что тут говорить?

— Как же я могу тебе подсказать — ты сам должен найти слова.

— Должен? — сухо переспросил он. — А если они не находятся, если мне нечего тебе ответить?

— Нечего, Лу? — Ее голос задрожал, как трель. — Совсем нечего? — нараспев повторила она. — У тебя для меня ни слова не найдется? — Ее лицо незаметно приблизилось к нему. — Ни словечка? — Однажды ему как-то попалась на глаза картинка, как где-то в Индии кобра при звуке флейты разворачивает свои кольца. Так и теперь: не успел он оглянуться, как она, крадучись, исподтишка, выползла, словно змея из своего убежища, и очутилась перед ним; только тут не хозяин заклинал кобру, а кобра хозяина. — Ни слова, ни даже…

Внезапно он очутился в ее объятиях, цепких, как коварная лиана в тропическом лесу. Их горячие губы слились воедино. Казалось, он вдохнул огонь, втянул его по трахее в легкие, где сухой трут его одиночества, его долгой тоски по ней разгорелся бушующим пламенем, взметнувшимся кверху и вырвавшимся из его уст в ответ на ее поцелуй.

Он вскочил на ноги, и она, тесно прижавшись к нему, поднялась вместе с ним. Он оттолкнул ее со всей силой, которую применил бы в схватке с крепким и сильным мужчиной; иначе ее было не оторвать.

Она, пошатнувшись, упала ниц, закинув одну руку за спину, так что одно ее плечо и голова немного не доставали до пола.

И, лежа у его ног, поверженная и распростертая, она все же сохранила торжествующую улыбку на губах и победный блеск в глазах. Словно зная, кто победил в этой схватке, а кто проиграл. Она спокойно и самоуверенно развалилась на полу, не давая себе даже труда подняться. Это он с трудом добрел до спинки стула и стоял, опершись на нее, задыхающийся, ослепленный, покалеченный; кровь бешено пульсировала у него в висках, а рука вцепилась в воротник, словно Бонни продолжала душить его в объятиях.

Наконец он встал над ней, подняв над головой сжатую в кулак руку, как будто грозился снова повергнуть ее ниц, если она попытается подняться.

— Собирайся! — прорычал он. — Собирай свои пожитки! Тебе твои уловки не помогут! Мы отправляемся в Новый Орлеан!

Она, извиваясь, отползла в сторону, словно для того, чтобы выбраться за пределы его досягаемости, хотя усмешка на ее лице показывала, что она его нисколечко не боится; затем сгруппировалась и поднялась с той врожденной грацией, которой ее не могло лишить даже такое позорное падение.

Она, казалось, смирилась со своей участью и безропотно передавала себя в его распоряжение; ее выдавала лишь эта всезнающая улыбка. Больше она его ни о чем не просила. Она поправила волосы, убрала со лба упавший на него во время падения локон. Едва заметно пожала плечами. Руки она сначала развела в стороны, а потом снова сплела, изображая покорность судьбе.

Он резко повернулся к ней спиной, увидев, что она собирается расстегнуть застежку на талии.

— Я подожду тебя за дверью, — отрезал он и направился к выходу.

— Давай, — насмешливо кивнула она. — Мы же с тобой некоторое время были в разлуке.

Он сел на маленькую банкетку, стоявшую у стены в прихожей перед дверью, ведущей из номера в коридор.

Она медленно последовала за ним и медленно прикрыла разделявшую их внутреннюю дверь, оставив лишь узкую щелочку.

— Мои окна — на втором этаже, — напомнила она все тем же слегка ироничным тоном. — А лестницы снаружи нет. Так что сбежать мне не удастся.

Он вдруг резко уронил голову на сплетенные пальцы и плотно прижался к ладоням лбом, на котором, словно жгут, выступила вена, неистово пульсирующая от невероятной борьбы, которую любовь вела с ненавистью, а ненависть — с любовью и о которой было ведомо только ему одному.

Итак, они остались по разные стороны незакрытой двери. Победитель и побежденный. Только кто был на какой стороне?

Щелкнул, выдвигаясь, ящик и со скрипом снова задвинулся. До его ноздрей донеслось облачко освежающего аромата, словно снятое с поверхности цветочного луга. Свет, проникавший из-за двери, немного померк, как будто погасили некоторые его источники.

Вдруг он обнаружил, что дверь уже несколько секунд назад распахнули. Она стояла в расширившемся пространстве, держась одной рукой за дверную ручку, а другой — за косяк. Сквозь кружевную пену, окутывавшую ее, словно дымка, в искусно направленном свете лампы отчетливо проглядывал ее силуэт.

Ее полузакрытые веки и мечтательная полуулыбка напомнили ему о давно забытых минутах.

— Входи, Лу, — прошептала она, словно делая ему одолжение, как строптивому мальчишке. — Погаси свет в прихожей и войди в спальню к твоей жене.

Дюрана разбудил звук за дверью. В нее даже не стучали, а скорее скреблись, очень осторожно, одним ногтем.

Открыв глаза, он с трудом узнал комнату, в которой заснул накануне. Исчезло прохладное серебристое свечение ламп. Сквозь щели ставен пробивались лучи вставшего над заливом яркого солнца, исполосовавшие и пол, и кровать. А стены и потолок сверкали такой ослепительной чистотой, словно их только что вымыли и заново побелили.

Просто наступил день, осветив то, что он видел ночью.

Сначала он решил, что находится здесь один. Прикрыв ладонью зажмуренные глаза, он попытался защитить их от солнечного сияния.

— Где я?

Затем он увидел ее. Ее отражение в зеркале, перед которым она сидела, улыбалось ему сложенным, как листок клевера, ротиком. Ее рука остановилась у нее на груди и на мгновение задержалась, указывая одним пальчиком вверх, а другим — внутрь, туда, где, по-видимому, находилось ее сердце.

— Там, где тебе и положено быть, — ответила она. — Со мной.

Ему подумалось, что в этом мимолетном жесте было такое хрупкое очарование. Он с сожалением проводил задумчивым взглядом ее опустившуюся руку. Таким загадочным, непривычным казался ему этот прижатый к сердцу пальчик.

Снова раздалось неуверенное легкое постукивание. Эта несмелость почему-то вызвала у него раздражение. Он повернул голову к двери и нахмурился.

— Кто это там? — сурово спросил он, обращаясь не к двери, а к ней.

Рот ее расплылся в беззвучном смехе, словно сдерживая его, хотя ничего и не было слышно, она прижала к губам растопыренные веером пальцы.

— Боюсь, что это мой поклонник. Полковник. Узнаю его стук.

Дюран, помрачнев, как грозовая туча, моментально сел на край кровати и, раскачиваясь взад и вперед, начал натягивать брюки.

В третий раз до его ушей донесся стук.

Он протянул к двери руку с оттопыренным большим пальцем, выражая этим жестом свою просьбу ответить на стук, пока он не будет готов.

— Да? — откликнулся ее сладкий голос.

— Это Гарри, дорогая, — раздалось из-за двери. — Доброе утро. Я, наверное, слишком рано.