Уильям Айриш - Избранное. Компиляция. Книги 1-20

— Итак, давайте поговорим. Не возражаете?

Она мотнула головой, и он не понял, что это могло означать: была ли она не против или же решительно отказывалась.

Сейчас она казалась такой жалкой, такой измученной, что ему вдруг захотелось обнять ее по-настоящему. И он сжал правой рукой запястье левой, словно надел на нее наручник, и, крепко держа, откинулся на сиденье.

Девушка смотрела себе под ноги, и он знал почему: чтобы не смотреть вверх; страх ее не проходил, звезды по-прежнему не давали ей покоя.

— И кто же он?

Она наконец улыбнулась:

— Я еще ни разу не была влюблена.

Шон подумал о сумочке, о банкнотах, подобранных на тротуаре.

— Деньги, кажется, тоже не причина?

Ее улыбка перешла в смех. Смех скорбный, невеселый. Она ответила одним-единственным словом:

— Деньги?!

Так говорят о пыли. Или о чем-то таком, что не заслуживает внимания.

Тогда он сам ответил на свой вопрос:

— Я так и думал.

Он задумчиво провел рукой по ободу рулевого колеса.

— Выходит, не любовь и не деньги. А может, вас чем-то напугали медики? Только ведь и они ошибаются, и они не всегда все знают.

— В последний раз я была у врача, когда мне исполнилось двенадцать. В этом смысле у меня все в порядке. За всю жизнь я ни разу не болела.

Шон опустил подбородок на руль.

— Я так хочу вам помочь!

— Вы так молоды, а эти огненные шары так стары. Вы один, а их тьма-тьмущая.

Крепко же они засели у нее в мозгу. За один день от этого не избавишься. Тут необходим доктор… как бишь его? Нужное слово, однако, никак не вспоминалось.

Он заметил, что девушка начинает дрожать. А ночь ведь теплая. Под деревьями даже душно. Вероятно, результат эмоционального сальто, проделанного на мосту. Настроить себя на такое — тут ведь все струны задребезжат.

— Простите, — сказал Шон и, потянувшись, коснулся ее руки. Та была холодна как лед.

Он завел двигатель.

— Уедем отсюда?

— Везите меня куда угодно — только бы их не видеть. Только бы не находиться под открытым небом. Этот ослепительный свет… эти тысячи глаз…

Машина плавно тронулась с места. Некоторое время они ехали вдоль реки, и Шон напряженно соображал, где лучше свернуть. Девушка сидела с опущенной головой, уставившись на свои руки. Время от времени она меняла их положение: видимо, чтобы чем-то себя занять, только бы не поднимать глаз.

Но это же ужас — жить такой жизнью! Небо всегда и во все времена занимало полмира. Причем половину времени оно было темным, усеянным звездами. Четверть жизни представляет собой запретную, опасную зону, нечто такое, на что нельзя смотреть. И все равно он не раскаивался в том, что сделал. Однако только сейчас впервые задумался над тем, кто из них двоих на мосту был мудрее — он или она. Возможно, она знала, что делает.

Шон начал понимать, что стал свидетелем не просто инцидента, не обычного ночного происшествия. Перед ним финал какой-то драмы. И сказал себе: мне предстоит работа, и работа не из легких, которая потребует уйму времени, придется, что называется, вкалывать. Там, на мосту, я спас лишь ее красивое тело. Теперь же мне предстоит довести дело до конца и спасти ее душу.

Машина уже неслась по какой-то магистрали, то и дело бросавшей им навстречу россыпи уличных огней. Река осталась далеко позади, и девушке, похоже, стало легче. Сияние электричества и подобная цветочной пыльце нежная дымка всевозможных указательных знаков и неоновой рекламы, карабкающейся все выше и выше, соперничали с мощными небесными искрами и несколько приглушали их.

Мимо проносились какие-то пивные, бары, прокуренные и мрачноватые. Заведения, конечно, не для таких, как она. Только взглянув на нее, это понял бы всякий мужчина, даже в подобных обстоятельствах. Она и так была в беде, и сделать ее центром полупьяных, праздных взглядов в суете дешевой оживленности значило усугубить ее страдания. К тому же предстоял не выход в свет, а своего рода оказание первой медицинской помощи. Закусочные, которые попадались им на пути, Шон тоже счел неподходящими: там и присесть негде, а за стойками — таксисты, шоферы-дальнобойщики, не очень подходящая публика.

И тут он вспомнил об одном местечке, ночном ресторане, анахронизме века: никаких развлечений там не предлагалось — одна еда. Ресторан был очень старый и старомодный. Полицейские часто гадали, как он еще держится на плаву — разве что благодаря устоявшимся за долгую жизнь привычкам его владельцев, которые те не желали изменять.

Шон остановил машину перед неприметным входом; и они вошли. Зал оказался практически пуст. Как, впрочем, в любое время суток, когда бы Шон туда ни заглянул. За столиком у окна, занятые разговором, который, похоже, продолжался уже давно, сидели двое мужчин. За другим застыла любовная парочка, погруженная в молчание. Единственный официант, с видом человека бесконечно усталого, но покорившегося судьбе, стоял без дела.

Шон подвел девушку сначала к столику в переднем углу зала:

— Может быть, здесь?

Она села, но тут же, со странной гримасой недовольства, поднялась с места.

— Слишком близко от окна. Стоит только повернуть голову, они как шпионы — за плечом у меня, за спиной…

Шон увидел в конце зала нечто вроде отдельного кабинета и пригласил ее туда:

— А как здесь?

Она опустилась на стул и уже не встала. Расценив ее жест как согласие, сел и он.

— Официант, задерните, пожалуйста, шторы на том боковом окне.

— Простите, сэр, но вы же так не увидите всей…

— Я сказал, задерните.

— Только бы они не достали нас… — тихо произнесла она, когда официант ушел. — Укройте меня. Натяните тысячу штор. Ах, какие острые у них лучи! Все равно найдут. Нет, наверное, такого места в мире, куда бы они не проникли.

— Ф-фу! — тихонько фыркнул Шон себе под нос. — Это надо же! — И попытался улыбнуться. — Как вы себя чувствуете? Дайте-ка вашу руку.

Рука по-прежнему была ледяной.

— Может, немного виски?

— Какой от него прок? Я бы уже утонула в нем, если бы…

Вернулся официант.

— Кофе для дамы. Черный кофе. Крепкий и горячий.

Пока они ждали, он закурил — не потому, что хотелось курить, хотелось себя чем-то занять.

— Как вас зовут? — осторожно спросил он. — Разумеется, это вовсе не обязательно, если вы не…

— Джин Рид, — прервала она его.

— Спасибо, мисс Рид.

— Можете называть меня Джин, так проще.

На что, интересно, она смотрит? На столе перед ними, где остановился ее взгляд, ничего не было.

Приходилось говорить за двоих:

— А вам не интересно знать, кто я?

Она продолжала неотрывно сверлить взглядом какую-то точку.

— Мужчина. Пришли, заставили меня снова смотреть на них. Без вас я бы уже с ними покончила. Не знаю, говорят ли за это спасибо.