Уильям Айриш - Избранное. Компиляция. Книги 1-20

На внутренней стороне двери, на самом верху, он увидел пришпиленный белый листок. Даже в темноте можно было разглядеть на нем несколько написанных от руки строчек. Согнутая шпилька или кусочек проволоки, прикреплявший бумажку, отскочил и упал.

Таунсенд закрыл дверь. Прикрывая полой пиджака зажженную спичку, он положил перед собой розовый листочек, где прыгали неровные, наспех нацарапанные строчки:

«Дэн, я обнаружила нечто чрезвычайно важное. Ты должен увидеть это своими глазами. Приходи к дому в девять. Дверь будет открыта, и ты сможешь войти. Они уедут в город, поэтому не беспокойся. Рут».

Таунсенд долго изучал записку — гораздо дольше, чем требовалось, чтобы вникнуть в ее нехитрый смысл.

Он уже видел ее почерк — на записке, которую Рут оставила однажды утром на Тиллари-стрит. Пошарил по карманам, проверяя, не сохранилась ли она случайно. Так и есть, вот она, в заднем кармане брюк. Забавно, что он ее не выбросил. А может, вовсе и не забавно. Может быть, это судьба.

Он положил листки рядом, зажег еще одну спичку и осветил их.

Спичка догорела у него в руке. Он убрал обе бумажки в карман. До девятичасового свидания было нужно еще кое-что сделать.

Мутная луна заливала дом серебристо-серым светом. Таунсенд вышел из-за деревьев и постоял, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в полумраке. Он понимал, что все равно ничего не увидит, но решил еще раз не спеша оценить ситуацию. В последнем акте спектакля нельзя ошибиться больше одного раза. Его решение прийти сюда было первой ошибкой, а следующая будет равна катастрофе.

История должна закончиться. Так или иначе. Ночью. Здесь и сейчас.

Его размышления были подобны мыслям человека, готовящегося взойти на эшафот. Он думал о своей куколке, о Вирджинии. Он думал о любимой женщине Дэна Ниринга, о Рут. Он думал о своей странной жизни, о своей собственной истории. Двадцать пять первых лет, спокойных и небогатых событиями. Три потерянных года, которые он так и не смог восстановить в памяти даже с помощью Рут. И наверное, никогда не сможет. Жизнь человека, все время убегающего от погони, мрачная и угнетающая жизнь, в которой слились жизни двух разных людей. И нынешняя ночь станет либо началом, либо концом. Началом новой, уже четвертой жизни. Четыре жизни за тридцать лет. Но что бы ни произошло, ему уже никогда не быть таким, как другие.

Эта следующая жизнь была от него в двух шагах. Нужно лишь пересечь небольшую лужайку перед погруженным во тьму и, кажется, абсолютно пустым домом.

Девять часов.

Он сделал шаг, другой и пошел на свидание с Рут, навстречу судьбе. Короткая трава шуршала под ногами, а за ним темным ручейком тянулась его тень.

Он поднялся на две невысокие каменные ступеньки и очутился перед дверью, за которой скрывалась разгадка всего и вся. Дверь в прошлое и в будущее.

Ручка была гладкой и холодной. «Вот я и здесь», — мелькнуло у Фрэнка в голове. Он выдохнул воздух и нажал на дверь, которая легко отворилась — как и сообщала записка.

Таунсенд тихо прикрыл дверь за собой. Темень внутри была такая густая и непроглядная, что, казалось, он с головой погрузился в кучу черного пуха. Ему чудилось, что пух щекочет ему ноздри. Он протянул руку вправо, нащупал выключатель и повернул его. Но свет не зажегся. Лампочка, должно быть, перегорела. Или была вывернута.

Бесполезные щелчки выключателя, следовавшие один за другим и усиленные тишиной, напоминали удары шаров в кегельбане. Он не удивился бы, если бы на другом конце комнаты послышался стук падающих кеглей.

Фрэнк двинулся вперед, слегка наклонившись и вытянув руку, чтобы не наткнуться на препятствие. Вдруг справа ему померещилось какое-то движение. У него зашевелились волосы на голове, но он быстро сообразил, что это его собственное отражение в невидимом сейчас зеркале. Стоило ему остановиться, и черная тень сделала то же самое. Он вспомнил, что прошлым вечером на этом самом месте и вправду видел большое зеркало.

Таунсенд двинулся дальше, таща за собой свою отраженную тень. Остановился у подножия лестницы и негромко свистнул. Две ноты — одна повыше, другая пониже. Такой сигнал можно услышать на улицах, он означает: «Э-эй! Где ты?»

Ответом было молчание, и он свистнул еще раз. Наверху послышались осторожные легкие шаги. Настороженные и опасливые. Шаги стихли прямо у него над головой, возле перил, на верхней площадке. Казалось, человек наверху перегнулся через перила, молча вопрошая темноту.

— Это я, Рут, — шепнул он.

— Ш-ш-ш, я спускаюсь, — еле слышно прозвучало оттуда.

Примерно на середине лестницы находилась площадка, от которой в противоположные стороны отходили два марша. Осторожные шаги слышались слева, и Таунсенд разглядел смутный силуэт, похожий на призрак. Он различил две скрещенные на груди бретельки и фартучек на талии, словно окропленный люминесцентной краской.

Видение остановилось примерно четырьмя ступеньками выше. Он увидел, как протянулась к нему белая рука, и вновь послышался шепот:

— Дай мне руку. Я хочу, чтобы ты шел за мной.

— Подожди, я зажгу спичку.

— Не надо. Дай руку, — настаивала она. — Я проведу тебя.

Она определенно не собиралась спускаться ниже, молча предлагая ему сделать те несколько шагов, что их разделяли. Светлая подушечка ее ладони требовательно мелькнула перед ним, жестом приказывая подниматься. Он взял ее руку в свою, ощутив теплую нежность кожи. Второй своей рукой она обхватила его за запястье.

Он сделал шаг, и она потянула его вверх. Запах гардении тревожащим напоминанием обжег его мозг. Ее руки внезапно обрели силу, ухватили его за локти и рывком дернули на себя. Он пошатнулся, теряя равновесие. Попытался удержаться, сделав шаг вперед, но споткнулся о туго натянутую поперек лестницы веревку и беспомощно рухнул, уткнувшись лицом в чьи-то мягкие колени. Тишину разорвал пронзительный крик:

— Он попался, Билл! Хватай его скорей!

На Таунсенда сзади обрушилось что-то невероятно тяжелое, прижимая его к ступенькам и не давая высвободить руки. Он смог лишь немного оттолкнуть от себя навалившуюся на него тушу.

— Билл, ты держишь его? Ты держишь его? Скорее, иначе он вывернет мне запястья!

— Где его руки? Не выпускай их, давай сюда!

Мужской голос, прерывающийся от волнения, гудел над ухом Таунсенда, чувствовавшего на своей шее чье-то теплое дыхание.

Мужчина коленом прижал голову Таунсенда к лестнице, и его лицо оказалось в стыке двух ступенек. Он пытался высвободиться, но тяжелый противник подмял его под себя.

Женщина с силой сдвинула руки, и запястья Таунсенда на секунду сомкнулись.

— Готово! Давай вяжи скорей!

Что-то похожее на кожаный ремень обвило и сильно стянуло запястья.